Колесникова
Гонимые и неизгнанные
Вступление
Русскому и зарубежному читателю известна лишь в общих чертах такая страница русской истории, как выступление, или восстание, декабристов 14 декабря 1825 года. Это восстание на Сенатской площади в Петербурге правильнее было бы назвать "стоячей военной демонстрацией", которая продолжалась несколько часов и затем была расстреляна картечью правительственных войск. Событие это - выдающееся для XIX века не только само по себе, но и по политическим и экономическим последствиям для России. Событие, как показали минувшие 177 лет, относящееся к разряду исторических парадоксов.
Суть его такова. Тайные политические организации, члены которых были сыновьями и внуками знатнейших фамилий России, цвет русского офицерства, возникли в России ещё в 1810-х годах, после окончания фанцузской кампании 1812-1814 годов. К 1820-м годам они оформились в тайные Северное и Южное общества (по географии размещения российских армий). Общими целями было свержение самодержавия и уничтожение позорного рабства - крепостного права. Пути - различными: се-веряне ратовали за конституционную монархию, южане за республику. В обоих обществах разрабатывались планы и других социально-политических преобразований, которые должны были отразиться в Конституции страны. Над текстами конституций работали отдельно - северянин Никита Муравьев и южанин Павел Пестель.
Однако события в России ноября - декабря 1825 года подвигнули руководство и членов тайных обществ на преждевременное выступление наскоро организованное и плохо продуманное: из-за нехватки времени и политического опыта. Этими событиями был редчайший в истории государств-монархий династический кризис. В России он назывался междуцарствием. Оно длилось 19 дней, и 19 дней российский престол пустовал по милости и воле царской фамилии: 19 ноября 1825 года в небольшом южном городке Таганроге, куда царская чета прибыла для лечения императрицы Елизаветы Алексеевны, внезапно скончался российский император Александр I. Он был бездетен и при жизни не объявил, как того требовали правила, имени своего наследника. По закону о престолонаследии 1797 года1 в таком случае императором должен был стать старший из троих братьев императора Константин. Однако только императорская семья и очень узкий круг доверенных царедворцев знали о том, что ещё 16 августа 1823 года Александр I написал манифест, в котором извещал об отречении от престола Константина и назначении наследником престола Николая. Манифест был тайным и отдан на хранение московскому архиепископу Филарету, а также в Государственный совет и Сенат со строгим уведомлением: вскрыть пакет в случае смерти императора "прежде всякого другого деяния в чрезвычайном собрании".
Не обнародовал же Александр I свой манифест потому, что до последних дней колебался и не был уверен, что вверяет российский престол в надежные руки. Он не сомневался в отношении Константина - такому человеку не место было на российском троне. Вздорный и жестокий, он, будучи наместником Польши, вел жизнь разгульную и безнравственную. В 1820 году женился на польской дворянке, особе не королевской крови, Ж. Грудзинской. Такие морганатические браки царских особ были нежелательны, да и сам Константин на престол не рвался: он хорошо помнил убийство отца - Павла I - и всю жизнь боялся насильственной смерти. "Задушат, как отца задушили", - говорил он. Видимо, Константин вздохнул с облегчением, когда подписал свое отречение от российского престола по настоянию своего царственного брата Александра I.
Однако Александр не перестал сомневаться и относительно брата Николая. Тот "был слишком известен в войске грубостью обращения с офицерами, манией разводов и учений, не уступавшей той же мании императора Павла I", - писал Николай Огарев в "Разборе книги Корфа". Наблюдая за младшим братом, Александр убедился, что он жесток, вздорен и самонадеян. "Гвардейцы не любят Николая" - таково было общее мнение. Им можно было бы пренебречь, но не в 20-х годах, когда Европа была охвачена революционным пожаром, а Александр уже имел доносы, говорящие о существовании тайных обществ в России - на юге и в Петербурге. Александр больше всего боялся революционного взрыва, если он через голову законного наследника назначит всеми не любимого Николая. Пророческим можно теперь назвать и другое опасение Александра - он боялся выпускать на историческую арену "джина", потому что видел в брате то, что современники увидели только после воцарения его на престоле.
Об этом очень точно писал на страницах герценовского "Колокола" русский литератор Николай Сазонов: "Николай в 20 лет внезапно увидел возможность завладеть престолом. Он был ослеплен неожиданной милостью судьбы, и его суровый грубый нрав изменился под влиянием пламенного честолюбия. Престол, который ему был обещан, но в котором он не был ещё уверен, возбуждал в нем все более и более страстное желание. Невежественный и наивный солдат превращался в хитрого царедворца. Он любил власть, как скупой любит золото, - не для того, чтобы им пользоваться, но чтобы его хранить, копить и в нем зарыться".