Известный американский журналист Майк Макгрейди отправился во Вьетнам, чтобы своими глазами увидеть, что там происходит, на месте удостовериться в справедливости официальных заявлений о необходимости этой войны для народа Южного Вьетнама и для Америки.
Впечатления от своей поездки он изложил в книге репортажей "Голубь во Вьетнаме", с отрывками из которой мы знакомим здесь читателей. И хотя позиция Макгрейди отнюдь не предполагает далеко идущих выводов, хотя войну во Вьетнаме он считает трагичной и нелепой ошибкой, а не логическим следствием политики, сознательно проводимой правящими кругами США, книга его, исполненная горечи, иронии, стыда за свою страну, сохраняет силу честного свидетельства очевидца.
Была весна 1967 года, и над страной кричали ястребы. Была весна, и увешанный орденами генерал Уильям Уэстморленд прибыл домой с полей сражения, скорбя, что его храбрые солдаты "приходят в отчаяние - как и я сам", из-за недавних непатриотичных выступлений у нас здесь, на родине; была весна, и "патриоты", устроившие парад в Нью-Йорке, вымазали дегтем и вываляли в перьях человека, который посмел с ними не согласиться. Это была странная, печальная весна, когда голубям подстригли крылья. И во время этой печальной весны 1967 года громче всех протестовала молодежь. Теперь в стране живет страх, что эта война, четвертая из крупнейших войн в ее истории, окажется самой дорогой из них. И не потому, что она уже оплачена жизнью пятнадцати тысяч американских мальчиков, не потому, что только один ее год обошелся в 30 миллиардов долларов, не потому, что из-за нее засохла на корню программа обеспечения гражданских прав и сошла на нет крупнейшая программа социального обеспечения, когда-либо принимавшаяся в масштабах всей страны.
Но если будет доказано, что эта война не была нужна, что в конечном итоге нас вовсе не заботили интересы народа Южного Вьетнама, вот тогда наше преступление по своей чудовищности превзойдет все другие, которые знает современная история, — кроме одного.
Я поехал во Вьетнам, чтобы найти какое-то объяснение войне, которая издали казалась унылой, грязной, а часто и нелепой. Меня интересовали наши солдаты там - что делают они и что делает с ними война, — и не меньше меня интересовали вьетнамцы - что мы делаем с ними и что мы делаем для них. Возможно, я уезжал во Вьетнам с голубиными иллюзиями, но моя цель была проста: рассказать все как есть.
Впечатления. Первые дни в Сайгоне - ничего, кроме прямых впечатлений. Никаких ответов, только вопросы. Но если есть нить, объединяющая первые впечатления от Вьетнама, то она определяется характером американского присутствия там.
А характер этого присутствия несомненно окрашен насилием. Двадцатилетний Том Чэмпьон, уроженец Сан-Франциско, отсчитывающий последние шестнадцать дней своей службы во Вьетнаме, говорил, сидя в вестибюле "Каравеллы", наименее плохого из сайгонских отелей: "Это грязная война. Если бы кто-нибудь раньше сказал мне, что я буду стрелять в женщин и детей, я назвал бы его лжецом. Но тут в тебя стреляют женщины и дети, так что же делать?"
Чэмпьон - лучший стрелок в своем взводе. Его оружие - М-16. "Можно сделать двадцать выстрелов за полторы секунды, просто держа палец на спусковом крючке. Пули не толстые, но длинные и оставляют порядочные дыры. Иной раз видишь - лежит Чарли с малюсенькой дырочкой в груди, а перевернуть его - рану в спине и каской не закроешь. Один мой приятель как-то стрелял и попал женщине сзади под коленку, так ей почти начисто оторвало ногу.
Да, это грязная война. Главное то, что не знаешь, кто тут враг, а кто друг. Некоторые офицеры говорят просто - валяйте стреляйте, не разбирайтесь. Тут все зависит от того, какой офицер".
Другие впечатления - денежные впечатления, впечатления от экономического присутствия американцев. Сайгон, быть может, первая крупная жертва войны, и причина тому - не бомбы, которые порой бросают террористы, а всемогущая зеленая долларовая бумажка.
Города, который когда-то называли жемчужиной Востока, — этого города больше нет. Остается только труп, в котором копошатся черви в человеческом облике - безногие нищие, еще донашивающие заплатанную форму южновьетнамской армии, детишки, аккуратно вылущивающие вшей из волос дряхлых стариков, беженцы, варящие жидкий суп на тротуарах... В этом городе много улиц, на которых можно продать и купить что угодно.
"Желаете разменять деньги, сэр? Нет? Двести пиастров за доллар? Нет? Не хотите ли порнографическую книжку? Или фотографии - не простые фотографии, а... вроде этих? Нет? Но, может быть, у вас есть аппарат и вы сами хотите поснимать что-нибудь такое? Ах, так вам просто нужна первоклассная девушка?"
А если не девушка, так две девушки... гуталин... флакончик жидкости для зажигалки... сигареты... черные очки... краденые часы... и наконец (последнее предложение) - белая женщина?
Влияние американского доллара приводит не только к инфляции, хотя инфляция колоссальна и продолжает расти. Это влияние приводит еще и к необычной переоценке ценностей. Закон спроса и предложения действует тут так же, как и везде, и американские деньги идут не на жалованье университетским преподавателям, юристам или врачам - кроме, конечно, тех врачей, которые специализируются по венерическим болезням. Эти новые деньги попадают в карманы владельцев баров и публичных домов.