«…И пертурбация эта наблюдалась в нескольких различных местах. В виду этого было бы очень важно, в целях сравнительного исследования, организовать правильные наблюдения во всех европейских обсерваториях. Надо надеяться, что опасения моего молодого сотрудника окажутся тогда преувеличенными; иначе нас, право, было бы жаль… не правда ли, уважаемый и дорогой коллега?
Не теряю надежды, что вы все же соберетесь, наконец, посетить нашу обсерваторию и дадите мне возможность показать вам наш новый 50-дюймовый инструмент. Соберитесь-ка поскорее, право: ну вдруг это правда, и мы с вами так и не успеем повидаться?
До свиданья! И да будет нам действительно суждено свидеться.
Ваш Т. Е. Лескоп.»
Директор получил ото письмо у себя в кабинете обсерватории в П. и по прочтении просидел несколько времени в глубоком раздумьи, потом быстро поднялся нажал одну из кнопок у себя на столе и приказал вошедшему служителю попросить д-ра Штейнвега.
Когда доктор вошел, дирёктор молча протянул ему полученное письмо и тот так же молча принялся читать его. По его выразительному, умному лицу было видно, что по мере чтения его живой интерес к содержанию письма возрастал с каждой строкой.
— Что вы скажете, доктор? — спросил директор обсерватории, когда тот положил на стол прочитанное письмо.
— Г. директор, письмо не сказало мне ничего нового, хотя последние выводы и несколько неожиданны для меня…
— Как?… Вы, значит, с своей стороны…
— Эти пертурбации я наблюдаю уже несколько недель.
— Вот как? И даже не сообщили мне об этом?
— У меня не было достаточной уверенности, г. директор. Случай этот настолько необычаен, так резко выходит из обычного круга астрономических событий…
— Понимаю, дорогой доктор. Какого же вы мнения об этой таинственной истории?
— Г. директор, я и теперь предпочел бы еще не высказываться. Но на основании своих наблюдений и вычислений я все же, кажется, могу сказать, что…
— Что? Говорите же, дорогой доктор!
— Что… как это ни кажется фантастичным и ненаучным… какое то неизвестное небесное тело, — огромное, колоссальное, — приближается с невообразимой быстротой к нашей планетной системе?..
— В таком случае, оно давно должно было быть видно и было бы замечено какой-нибудь обсерваторией?..
— А если… это невидимое светило?
— Вы хотите сказать, что, — согласно гипотезе Голечека, — что, быть может, комета, лишенная возможности выйти на своем пути из круга солнечных лучей? Вроде кометы «Хедив» 1882 года, тоже только случайно открытой в непосредственной близости от Солнца с помощью фотографического снимка, сделанного в момент полного солнечного затмения?
— Да, эта гипотеза могла бы объяснить по крайней мере ее невидимость; но непонятной и загадочной все же остается степень ее огромного влияния на нашу систему, — например, на орбиту Луны; влияния до того огромного, что оно заставляет предположить массу, гораздо более грандиозную, чем обыкновенно имеют кометы.
— Но в таком случае это вовсе и не комета в обычном смысле! Кстати: не пытались ли вы — по изменениям, замеченным в системе — точнее вычислить положение неизвестного виновника пертурбации, элементы его орбиты?..
— Нет еще, г. директор.
— Ах, в таком случае займемся этим сразу же. Данные, имеющиеся в этом письме, значительно облегчат эту работу.
И директор передал своему главному ассистенту объемистое письмо, с заключительными строками которого мы только что познакомились.
* * *
Одинокое и заброшенное высилось большое здание обсерватории, построенной на самом возвышенном месте окрестностей П.
Одиноко сидел в своем кабинете среди обширного здания доктор Штейнвег. Перед ним на столе лежали испещренные формулами и цифрами рукописи, над которыми он напряженно работал все последнее время.
Что же говорили все эти затейливые черные значки? Что означала эта бесконечная формула на отдельном листе, к которой десятки раз снова и снова возвращался ассистент во время работы?
Уже несколько недель Штейнвег замечал некоторые неправильности в движении Луны, выходившие за обычные пределы маленьких уклонений, издавна известных астрономам.
Правда, и эти новые уклонения были так незначительны, что подметить их могло только самое пристальное, изощренное наблюдение, — и Штейнвег сам вначале приписывал их только мелким несовершенствам собственного наблюдения. Но с течением времени эти неправильности все больше и больше теряли свой случайный характер, который мог бы находить объяснение в субъективных ошибках наблюдения, — и все больше принимали характер объективно-вероятного явления.
И как раз в то время, когда он пришел к заключению, что эти возрастающие с каждым днем неправильности могут быт вызваны только силой притяжения какого-то огромного мирового тела, несущегося с ужасающей быстротой к нашей планетной системе, в это самое время получилось письмо директора Т. Е. Лескопа из Моунт Гамильтона.
Письмо это не только явилось подтверждением его собственных наблюдений, но в астрономических данных своих заключало, кроме того, столько нового материала, что он мог теперь определить элементы пути этого загадочного, совершенно невидимого еще небесного тела.