Валерий Вотрин
"ГЕРМЕС", или ХИМЕРА
...вскоре обнаружилось, что за вычетом нескольких разрозненных страниц, затесавшихся среди прочих бумаг, он сам давным-давно их уничтожил, ибо принадлежал к редкой породе писателей, понимающих, что не следует сохранять ничего, кроме совершенного достижения: напечатанной книги; что истинное ее существование несовместимо с существованием ее фантома - неприбранного манускрипта, щеголяющего своими несовершенствами, словно мстительное привидение, что тащит под мышкой собственную голову; и что по этой причине сор мастерской, какой бы он ни обладал сентиментальной или коммерческой ценностью, не должен заживаться на этом свете.
В. Набоков
"Подлинная жизнь Себастьяна Найта"
Как и Найт, я страстный противник черновиков. Когда роман закончен и уже отпечатан набело, и взгляд падает на его рукопись, толстую и неухоженную, неподстриженная клумба, фасад дворца в лесах, занозистое и сучковатое полено, - невозможно мириться с желанием взять это, полить горючим составом и весело смотреть, как огонь пляшет жигу на обломках твоих фраз. Кто сказал, что рукописи не горят? Они горят и сгорают!
Это к вопросу о черновиках. Что же до набросков к роману, то здесь иной случай. Никому не нужны торопливые брызги твоего пера, увековечивающие косноязыкую сомнительную мудрость, росчерки и непреднамеренные ошибки, которыми пестрит черновик. Он не дает проследить ход мысли, а, напротив, туманит и путает, вводя в заблуждение пытливого исследователя. По наброскам же, только с их помощью, проникают в глубины сознания пишущего, кои - потемки, озаряя слепые закоулки прямыми лучами читательского прожектора. Жалкие мыслишки превращаются в постулаты, а дотоле ненужная, зачеркнутая-перечеркнутая фраза, силами технического прогресса освобожденная от шелухи черных чернил, становится великой истиной. Смешно! Белый дым от горящих рукописей пробивает в атмосфере новую озоновую дыру, но не лучше их бремя на земле: мне дороже яростное канцерогенное солнце, чем толстый слой пыли на желтых сморщенных листах библиотечных позабытых полок.
Замысел книги - это всегда откусанные и пережеванные куски от других книг, слипающиеся в однородный маловаримый ком. Этот ком под воздействием желудочного сока размышлений размягчается и становится понятнее и яснее, часть его поступает в кровь, т.е. в наброски (эти наиболее интересны), остальное же трактом отправляется далее. То, что выходит в конце, и есть готовое произведение.
Наброски, представлявшие собой пять неряшливых, измятых листов, на которых прыгающими символами пиктографии были запечатлены откровения моего шаткого рассудка, я приведу здесь полностью, лишив их только пут перечеркиваний и нелепых ошибок. Они и есть настоящий роман, чья разорванная ткань объяснима и доказательна. Роман вне романа, заключенный в ограду двойных стен этого эссе, он очень хорошо защищен, ничему не обязан и ничего не разъясняет.
Герр Магнус Мес (герр Мес). Ференц Нуарре.
Вихрящиеся Миры, обиталище богов, некий туманный и недоступный эмпирей.
С распространением человека по всей Вселенной культы богов как божеств Места утратили свое значение. Многие боги, разочаровавшись, ушли в хаос, за стены космоса. Остальные, очень немногие, приняв человеческий облик, живут среди людей. В среде оставшихся велика роль Гермеса, посланника и вестника богов, сопроводителя в царство мертвых. Но, поскольку богов нет, на Землю претендуют иные боги, боги нечеловеческих народов, страшные Безглазые Боги Гогна. Гермес, хоть и ненавидит Иисуса, который изгнал его семью, сплачивает вокруг себя других богов и ведет борьбу с Гогна. Но те одерживают верх, и тогда Гермес решается обратиться к Вечным Спящим Божествам Космоса, вселенским богам Порядка.
Эти слова могут быть датированы примерно 10-15 апреля 1995 года. Идея окончательно не созрела, и сейчас мне приходит на ум, что, наверно, лучше бы мне выправить сюжет именно по этой схеме, точной и недвусмысленной формуле "фэнтези" "плохой/черный - хороший/белый". Моя беда в том, что мне никогда не удавалось удержаться в каких-либо рамках. В пору моего увлечения жанром "меча и магии" я не смог сделать "фэнтези" из "Последней чаши гнева". Странный этот роман, полуироничный, полупылкий, с его неожиданной концовкой, которой я сам от себя не ожидал, что, кстати, роднит его с еще одним моим детищем, лоскутными, многоэтажными "Кланами Вселенной", - есть, в общем-то, типичный пример моего кропания - мучительно-вынашиваемого и всегда заканчивающегося разочарованием. Вместо fantasy - привычное заползание под корягу, вместо цельности - эклектичная, неновая, а часто просто списанная философия. "Гермес" - и плод трехлетних послеобеденных раздумий о природе божественности, и результат того, как без достаточного опыта вино хорошего замысла превращается в уксус. Три источника и три составные части "Гермеса" - "Я танцую", "Другой Апокалипсис" и особенно его одногодок "Человек бредущий", причем дружность сюжета последнего с ходом повествования в "Гермесе" бессознательно, а может, намеренно мною декларируется.