ГЛАВА ПЕРВАЯ
«Вот моя визитная карточка!» — говорит граф, на что капитан отвечает: «А вот моя!»
— Нет, капитан, я не склонен уступать вам место!
— Сожалею, граф, но ваши притязания не могут изменить моих намерений!
— Вот как?
— Именно так!
— И все же считаю своим долгом заметить, что за мной, бесспорно, право давности!
— А я отвечу, что в подобного рода делах давность не дает никаких прав.
— Я найду способ устранить вас, капитан!
— Сомневаюсь, граф.
— Полагаю, что шпага…
— А хоть бы и пистолет!
— Вот моя визитная карточка!
— А вот моя!
После этого разговора, в котором возражения следовали одно за другим, как удары скрещивающихся рапир, противники обменялись визитными карточками.
На одной значилось:
«Гектор Сервадак, капитан штаба французских войск в Мостаганеме».
На другой:
«Граф Василий Тимашев, шкуна „Добрыня“.
Собираясь уходить, граф спросил:
— Где встретятся наши секунданты?
— Если угодно, сегодня в штабе, в два часа дня, — ответил Сервадак.
— В Мостаганеме?
— В Мостаганеме.
Засим капитан Сервадак и граф Тимашев отвесили друг другу учтивый поклон.
Но тут графу пришло на ум новое соображение.
— Капитан, — сказал он, — думаю, что следует держать в тайне истинную причину дуэли.
— И я так думаю, — ответил Сервадак.
— И ничье имя не будет названо?
— Ничье, граф.
— А повод для поединка?
— Повод? Да если угодно, граф, сошлемся на спор о музыке.
— Отлично, — ответил граф, — я, скажем, стоял за Вагнера, что и соответствует моим взглядам.
— А я за Россини, — улыбаясь, подхватил Сервадак, — потому что он вполне в моем вкусе.
И, раскланявшись в последний раз, они, наконец, расстались.
Описанный нами вызов на дуэль состоялся в двенадцатом часу дня на маленьком мысу, в той части алжирского побережья, которая расположена между Тенесом и Мостаганемом, в трех примерно километрах от устья Шелиффа. Мыс этот возвышается над водой метров на двадцать, и синие волны Средиземного моря, разбиваясь о его подножье, плещутся у прибрежных скал, красноватых от окиси железа. Было 31 декабря. В эту пору дня косые лучи солнца одевают ослепительной чешуей блесток каждый бугорок на взморье, но сейчас солнце заволокла непроницаемая пелена туч. Над морем и над сушей стлалась густая мгла. Уже больше двух месяцев туманы, которые по непонятным причинам окутали землю, немало затрудняли сообщение между различными континентами. Но с этим ничего нельзя было поделать.
Простившись с капитаном Сервадаком, граф Тимашев подошел к четырехвесельной шлюпке, поджидавшей его в маленькой бухте. И легкая лодка сразу же отчалила, унося графа к его шкуне, которая стояла наготове в нескольких кабельтовых от берега, подняв бизань и поставив против ветра стаксель.
А капитан Сервадак махнул рукой солдату, стоявшему поодаль. Солдат молча подвел к нему прекрасную арабскую лошадь. Легко вскочив в седло, Сервадак поспешил в Мостаганем, сопровождаемый денщиком, который несся на скакуне столь же резвом.
Была половина первого, когда всадники промчались через мост над Шелиффом, незадолго до этого выстроенный инженерными войсками. И едва часы пробили без четверти два, как взмыленные кони уже пролетели через Маскарские ворота — один из пяти проходов в зубчатой городской стене.
В тот год в Мостаганеме насчитывалось около пятнадцати тысяч жителей, из них — три тысячи французов. Город сохранял свое значение одного из окружных центров Оранской провинции, а также военного центра — там находился штаб подразделения французских войск. Местные жители торговали мучными изделиями, изделиями из сафьяна, дорогими тканями, узорными циновками. Во Францию вывозили зерно, хлопок, шерсть, скот, винные ягоды, виноград. Но в описываемые нами времена уже не осталось и следа от старой якорной стоянки, куда не могли заходить корабли при сильном западном и северо-западном ветре. Теперь в Мостаганеме устроена хорошо защищенная гавань, позволяющая городу вывозить все изобилие товаров, производимых в бассейне реки Мины и в низовьях Шелиффа.
Вот почему шкуна «Добрыня» при наличии такого надежного пристанища могла безопасно прозимовать близ этих крутых и неприступных берегов. В течение двух месяцев местные жители видели русский флаг, развевавшийся на гафеле «Добрыни», а на ее грот-мачте — брейд-вымпел французского яхт-клуба с заглавными буквами титула, имени и фамилии владельца шкуны: «Гр. В.Т.».
Очутившись в черте города, капитан Сервадак отправился в Матморские казармы. Здесь он сразу же разыскал двух товарищей, на которых мог положиться, — майора второго стрелкового и капитана восьмого артиллерийского полков.
Оба с полной серьезностью выслушали просьбу Гектора Сервадака быть его секундантами, но не сдержали улыбки, когда их приятель сослался на невинный спор о музыке, как на подлинную причину своей дуэли с графом Тимашевым.
— Нельзя ли все-таки уладить дело миром? — спросил майор.
— И не старайтесь! — отрезал Гектор Сервадак.
— Ну хоть какая-нибудь пустячная уступка… — начал было капитан.
— Не может быть никаких уступок, когда речь идет о Вагнере и Россини! — с достоинством отвечал Сервадак. — Либо тот, либо другой! К тому же потерпевшей стороной является Россини: этот безумец Вагнер написал о нем совершеннейшую чушь, и я жажду мщенья!
