А. Куприн
"Гатчинский призрак"
Не знаю, как теперь, но в мое время - лет 10-15 назад - в Гатчине крепко жила легенда о призраке императора Павла I. Потомки старых гатчинских родов, носивших причудливые фамилии: Подсеваловых, Херувимовых, Шишинторовых, Прудуновых, Шпионовых, Комплиментовых, Запоевых, и Вье-Веревкиных, не сомневались в том, что тень покойного Государя показывается иногда во дворце, где, между прочим, хранилась его походная полотняная постель со ржавыми следами царской крови. Видели также многие из обывателей этот гатчинский призрак, блуждающий в парках Дворцовом и Приоратском - белыми летними ночами. Они даже утверждали, что не следует бояться встречи с ним или убегать от него. Увидев его издали в одной из старых липовых и березовых аллей, следовало лишь сойти с дорожки на обочину и "при приближении" сделать низкий учтивый поклон. Ответив спокойным кивком головы, тень беззвучно проходила мимо и скрывалась, точно таяла, в туманном полумраке.
Таково было прочное предание. Нам неизвестно, знал ли его товарищ Заяц, числившийся в 1918 году комиссаром Гатчинского дворца. Аптекарский ученик по образованию и коммунист по партийной принадлежности, он чуждался всяких вер, суеверий, потусторонних предметов. Если бы ему и довелось услышать эту легенду, он, наверно, только отмахнулся бы рукой и сказал на своем киевском наречии:
- Э! Бабьи забубоны!
А между тем, именно с ним-то и произошла в связи с Гатчинским Призраком история таинственная и, пожалуй, даже страшная.
Надо сказать правду: к своим обязанностям во дворце товарищ Заяц относился ревностно и внимательно.
- Что делать? - объяснял он приятелям, высмеивающим его старательность. - Что делать, когда я, как человек образованный, люблю скуство, в особенности, если оно принадлежит трудовому пролетариату?
Это он первый для посетителей, обутых в коневые сапоги и в американские танки, завел огромные веревочные туфли, на манер бабуш, что стоят в преддвериях мечетей. С удовольствием убеждался Заяц в пользе своей выдумки: дивные паркеты из красного и черного дерева и палисандра работы великого Гваренги, не только перестали страдать от грубых царапин, но, отполированные добровольными полотерами, заблестели во всей прелести своих великолепных и простых линий.
Каждый день, часа два спустя после ухода последних посетителей, товарищ Заяц неизменно обходил все галереи, залы и комнаты дворца, чтобы хозяйским глазом убедиться в полном порядке. В нижние этажи, где раньше были тесные покои Александра III, и туда, где в одной из комнат стояло скромное и жуткое ложе Павла I, он заходить не любил, попросту - боялся: эти помещения всегда держались запертыми на ключ.
22 июня товарищ Заяц делал свой обычный обход несколько позднее, чем обыкновенно: задержало заседание в Совдепе. В войлочных туфлях, бесшумно и не спеша проходил он по тихим, торжественным палатам. За богемскими зеркальными стеклами высоких, наверху полукруглых окон догорала заря, малиновая в жемчуге и парче. Мягкий и теплый свет был разлит в строгих, чутко дремлющих покоях. С приятной отчетливостью и выпуклостью выступали давно знакомые предметы: батальная и морская живопись орловской галереи, белой с золотом, гобелены больших залов, с библейскими мотивами, длиною и шириною во всю стену, тяжело и густо расшитые серебром и золотом; парадная зала, в которой на трехступенном возвышении стоял трон Петра I, обитый бархатом абрикосового цвета, с двуглавым орлом над балдахином; галерея китайского фарфора, тесно заполненная редчайшими, драгоценными экземплярами. Но уже становилось поздно. Порозовел и молочно побледнел воздух за окнами, а небо стало грустно-зеленое. Заяц поглядел на часы: они показывали десять. "Пора и домой", - подумал он и спустился вниз, в переднюю.
Но, к его удивлению, единственная входная дверь оказалась запертой снаружи. Заяц постучал в нее костяшками пальцев, потом стал стучать кулаками. Все напрасно. Дворцовый сторож, очевидно, пропустил приход комиссара и в уверенности, что Заяц давно уже дома, запер тяжелую дубовую дверь. Другого способа выбраться из дворца не было. Ни стуки, ни крики не помогли бы коменданту. Сторож - глупый и к тому же глухой старик помещался в кавалерском крыле дворца. Там же, где жил и Заяц. Дозваться его нельзя было даже пушечным выстрелом.
"Вот так история, - подумал Заяц. - Придется переночевать во дворце. Но где?".
К своему счастью (или к несчастью), комиссар вспомнил о небольшой комнате, смежной с тронным залом и, должно быть, раньше предназначавшейся для лиц, ожидающих приема. Там стояли две длинные скамейки, крытые гобеленами. Когда-то государь Николай I, посетив Гатчинский дворец и найдя, что он плохо отапливается и освежается, приказал в одной из зал устроить камин и вентилятор. Приказ его был исполнен с обычной моментальной быстротой. С бесценным гобеленом, изображавшем "Жертвоприношение Авраамом Исаака" и покрывавшим сплошь всю стену, не стали церемониться: вверху вырезали круглое отверстие, а внизу выкроили квадратную сажень, а так как нижнего обрезка девать было некуда, выбрасывать же жалко, то им обтянули две скамьи в аудиенц-камере. Прежде, проходя мимо этих скамеек, товарищ Заяц говорил про себя укоризненно: этакое варварство! Теперь же в прозрачном сумраке он без труда отыскал комнату со скамейками и лег на одну из них, положив под голову фуражку и сверток газет, которыми всегда были напиханы его агитаторские карманы.