Они называют его Маленькая Венеция. Именно это прежде всего меня сюда и привлекло. Вы должны признать, что действительно есть странное сходство, по крайней мере для таких людей, как я, — с воображением. Например, один уголок, где канал делает поворот, украшен рядами домов с террасами, сама вода там удивительно спокойна и тиха, особенно по ночам; вопиющие несоответствия, заметные днем, такие как шум маневренного движения с Паддингтонского вокзала, грохот поездов, уродство — все это, кажется, исчезает. И вместо них… желтый свет уличных ламп, подобный таинственному сиянию старинных фонарей, вставленных в кронштейны на углу какого-нибудь разрушающегося палаццо, чьи закрытые ставнями окна слепо глядят вниз на застывшее очарование бокового канала.
Необходимо — и я должен повторить это — иметь воображение, и жилищные агенты достаточно умны — они составляют свои объявления так, чтобы те сразу привлекли внимание людей нерешительных, вроде меня. «Двухкомнатная квартира с балконом, выходящим на канал, в спокойной заводи, известной под названием Маленькая Венеция», и в то же мгновение изголодавшейся душе и страждущему сердцу является видение другой двухкомнатной квартиры, другого балкона, где в час пробуждения солнце рисует узоры на потрескавшемся потолке, водяные узоры, а в окно доносится болотистый венецианский запах, бормотанье венецианских голосов и пронзительное «ойэ!», когда гондола сворачивает за угол и исчезает.
У нас в Маленькой Венеции тоже есть транспорт. Разумеется, не остроносые гондолы, слегка раскачивающиеся из стороны в сторону, — мимо моего окна проходят баржи с грузом кирпича, а иногда угля; уголь пачкает балкон; и если вдруг, когда раздается гудок, я закрываю глаза и прислушиваюсь к быстрому постукиванию мотора баржи, то в своем воображении могу видеть, как я на одном из причалов ожидаю vaporetto.[1] Я стою на деревянном настиле, стиснутый шумной толпой. Когда судно начинает причаливать, поднимается невообразимая суета и неразбериха. Но вот оно застыло у причала, и я вместе с шумной толпой всхожу на борт, мы снова отчаливаем, вспенивая воду за кормой, и я стараюсь принять решение — ехать ли прямо до Сан-Марко или сойти с vaporetto выше по течению Большого канала и тем продлить восхитительное ожидание.
Гудки прекращаются, баржа проходит. Не могу вам сказать, куда она плывет. Ближе к Паддингтону, в том месте, где канал разделяется на два, есть железнодорожный узел. Меня это не интересует, меня интересуют только гудки, эхо мотора и — если я гуляю — след от баржи на воде канала, когда, глядя с берега вниз, я могу видеть среди пузырей нефтяную пленку, затем нефть расплывается, пузыри тоже, и вода вновь становится спокойной.
Пойдемте со мной, и я кое-что покажу вам. На противоположной стороне канала вы видите улицу, вон ту, с магазинами, которая идет к Паддингтонскому вокзалу; еще вы видите автобусную остановку и вывеску с надписью синими буквами. С такого расстояния буквы не разглядеть, но я могу вам сказать, что там написано «МАРИО», это название маленького ресторана, итальянского ресторана, он едва ли больше бара. Там меня знают. Я каждый день туда хожу. Видите ли, там есть мальчик — он учится у них на официанта, — который напоминает мне Ганимеда…
2
Я филолог-классик. Полагаю, в этом и была главная беда. Если бы мои интересы лежали в области науки, географии или даже истории — хотя, видит Бог, в истории найдется достаточно ассоциаций, — я мог бы поехать в Венецию, насладиться отдыхом и вернуться обратно, не забывшись до такой степени, что… Так вот, то, что там произошло, означало полный разрыв со всей моей прошлой жизнью.
Видите ли, я ушел с работы. Мой начальник был чрезвычайно мил, проявил полное понимание и даже сочувствие, но, как он сказал, они не могут рисковать, не могут позволить, чтобы один из их работников — это, естественно, относилось ко мне — продолжал работать у них, если он был связан… он употребил именно это слово, не впутан, а связан… с тем, что он назвал неблаговидными делами.
«Неблаговидный» — нечистый — ужасное слово. Самое ужасное слово в словаре. По-моему, оно вызывает в памяти все, что есть уродливого в жизни, да и в смерти тоже. «Чистый» — это радость, веселье, порыв, страсть, пронизывающие душу и тело, которые звучат в унисон; «неблаговидный» — это зловонное разложение растительной жизни, сгнившая плоть, грязь под водой канала. И еще одно. Слово «неблаговидный» предполагает отсутствие личной чистоплотности: несвежее постельное белье, сохнущие простыни, расчески с недостающими зубцами, рваные пакеты в корзинах для бумаг. Все это мне претит. Я человек утонченный. Прежде всего — утонченный. Поэтому, когда мой начальник употребил слово «неблаговидный», я сразу понял, что должен уйти. Понял, что никогда не позволю ни ему, ни кому бы то ни было настолько превратно истолковывать мои поступки, чтобы рассматривать случившееся как, грубо говоря, нечто тошнотворное. Итак, я ушел в отставку. Да, я ушел в отставку. Ничего другого не оставалось. Я просто порвал все связи. В колонке жилищного агента увидел объявление, и вот я здесь, в Маленькой Венеции…