Габриэль Гарсиа Маркес родился в Колумбии в 1927 г. Он один из известнейших писателей стран третьего мира и самый известный представитель магического реализма — литературного жанра, который оказался поразительно востребованным в других развивающихся странах и среди пишущих о них романистов (наиболее очевидный пример — Салман Рушди). В Южной Америке Маркес является, пожалуй, самым почитаемым и популярным латиноамериканским писателем всех времен. И даже в Европе и США, так сказать в «первом мире», в эпоху, которая, по всеобщему признанию, не блещет великими литераторами, за последние четыре десятилетия ему не нашлось равных.
И действительно, большинство великих имен в литературе XX в., как единогласно утверждают современные критики, принадлежат к его первым четырем десятилетиям (Джойс, Пруст, Кафка, Фолкнер, Вулф); а вот во второй половине XX столетия, пожалуй, только Маркес добился воистину всемирной славы. Его шедевр — роман «Сто лет одиночества» (опубликован в 1967 г.), появившийся на стыке модернистской и постмодернистской художественной прозы, наверно, можно считать единственным романом за период с 1950-го по 2000 г., завоевавшим огромное число восторженных поклонников фактически в каждой стране и культуре мира. В этом смысле не будет преувеличением сказать, что «Сто лет одиночества» по всем параметрам — учитывая и содержание романа в его широком аспекте, отражающее столкновение между традицией и современностью, и восприятие книги со стороны читательской аудитории — является первым в мире художественным произведением подлинно глобального масштаба.
Во всех других отношениях Маркес тоже редкое явление. Он серьезный прозаик, но пишет доходчиво — как Диккенс, Гюго, Хемингуэй. Его книги расходятся миллионными тиражами; его известность сопоставима со славой знаменитых спортсменов, музыкантов и кинозвезд. В 1982 г. он стал самым популярным за последнее время лауреатом Нобелевской премии в области литературы. В Латинской Америке — регионе, о котором придуманный Маркесом небольшой городок Макондо перевернул все наши представления, — писатель повсеместно известен под прозвищем Габо — как Чарли в мире кино или Пеле в мире футбола. Маркес, входящий в первую пятерку наиболее значительных латиноамериканских деятелей XX в., родился в забытом Богом местечке, в городке с населением менее десяти тысяч человек, по большей части неграмотных, с немощеными улицами и без канализации. Само название городка — Аракатака, он же Макондо, — обычно вызывает у людей смех (хотя его созвучность с «абракадаброй» должна бы настораживать). Не много в мире знаменитых писателей родом из такого захолустья, но еще меньше тех, которые так полно и столь сокровенно, как Маркес, живут культурной и политической жизнью своей эпохи.
Сегодня Маркес — богатый человек, у него семь домов в чудесных уголках в пяти странах мира. В последние десятилетия он соглашался (а чаще отказывался) дать получасовое интервью за 50 тысяч долларов. Он может публиковать статьи практически в любой газете мира и получать за них огромные гонорары. Названия его книг, как и произведений Шекспира, часто ложатся в основу многих газетных заголовков («Сто часов одиночества», «История одной катастрофы, о которой знали заранее», «Осень диктатора», «Любовь в эпоху всевластия денег»). Полжизни он вынужден противостоять испытанию небывалой славой. Завоевать его расположение и дружбу стремятся богатые, знаменитые и сильные мира сего: Франсуа Миттеран, Фелипе Гонсалес, Билл Клинтон, практически все президенты Колумбии и Мексики последних лет, многие другие знаменитости. Но несмотря на ошеломляющий литературный и коммерческий успех, Маркес всю жизнь исповедует прогрессивные левые взгляды, поддерживает добрые дела, является инициатором позитивных начинаний, в частности, он — основатель авторитетных организаций в сфере журналистики и кинематографа. В то же время его тесная дружба с еще одним политическим лидером, Фиделем Кастро, вот уже более тридцати лет неизменно вызывает споры и критику.
Над биографией Маркеса я работаю уже семнадцать лет[1]. Вопреки тому, что говорили мне буквально все, с кем я беседовал на первых порах («Тебе никогда не удастся встретиться с ним, а если и удастся, он не станет тебе помогать»), я уже через несколько месяцев после начала работы над биографией познакомился с героем моей книги. Не скажу, чтобы он с восторгом откликнулся на мое предложение («Зачем вы хотите писать мою биографию? Биографии пишут об умерших»), но был со мной дружелюбен, принял меня радушно и проявил терпимость. В сущности, когда меня спрашивают, является ли написанная мною биография авторизованной, я всегда отвечаю одно и то же: «Нет, это не авторизованная биография, но не запрещенная». Тем не менее я был немало удивлен и признателен Маркесу, когда в 2006 г. он объявил мировой прессе, что я его «официальный» биограф. Наверно, можно считать, что я — его единственный официально «не запрещенный» биограф. Это высокая честь.
Ни для кого не секрет, что между биографами и теми, о ком они пишут, обычно складываются непростые отношения, но мне невероятно повезло. Сам будучи профессиональным журналистом и писателем, вплетающим факты из биографий своих знакомых в сложную канву произведений, Маркес был ко мне снисходителен, если не сказать больше. В нашу с ним первую встречу в Гаване в декабре 1990 г. он заявил, что примет мое предложение при одном условии: «Не заставляй меня выполнять твою работу». Думаю, Маркес согласится с тем, что я не заставлял его работать за себя, однако он никогда не отказывал мне в помощи, если я действительно в ней нуждался. Для написания его биографии мне пришлось взять около трехсот интервью, и многих из моих собеседников, снабдивших меня очень важной информацией, уже нет в живых. Но я прекрасно сознаю, что Фидель Кастро и Фелипе Гонсалес, вероятно, не снизошли бы до меня, если бы Габо как-то им не намекнул, что со мной можно иметь дело. Надеюсь, он и теперь, имея возможность прочитать мой труд, не изменил своего мнения обо мне. Маркес всегда в корне пресекал любые мои поползновения раскрутить его на разговор «по душам», считая, что такое общение «неприлично», и все же за последние семнадцать лет мы с ним в общей сложности провели вместе целый месяц — в разное время, в разных местах, в узком кругу и на людях, — и я уверен, что некоторые из его откровений, кроме меня, доводилось слышать очень немногим. Однако он никогда не пытался повлиять на меня и всегда говорил с цинизмом и этичностью прирожденного журналиста: «Ты просто описывай то, что видишь; каким ты представишь меня, таким я и буду».
