Отправляясь на работу, он, старый, опытный фоторепортер, проверяет себя:
— Запасные кассеты взял? Взял. Магний взял? Взял. — И, похлопав себя по карманам, спрашивает сам себя: — А карандаш? Где карандаш? Есть карандаш? Есть. Ну, все в порядке.
Для него же ему карандаш?
Для записей.
Примерно с 1934 года записи стали первостепенным делом.
Какие неприятности были у него недавно — редакцией не были приняты снимки — и очень хорошие — только потому, что не было точно написано на обороте, кто именно снят, имя, отчество, фамилия, профессия, где работает, какой момент изображен.
А ведь на снимке было много народу! Казалось бы, что за интерес всех перечислять?! Ведь были сняты самые обыкновенные люди — рядовые рабочие, колхозники, трамвайный вагоновожатый.
Другое дело, если на снимке дипломат, известный человек!
Заведующий редакцией удивленно посмотрел на старого фотографа (памятный взгляд) и пожал плечом.
Снимки не были приняты.
Товарищ помоложе объяснил старику:
— Теперь тысяча девятьсот тридцать четвертый год. Восемнадцатый год революции. Как ты сам не понимаешь! Теперь в нашей стране много известных людей. Все — известные люди. Кто трудится, тот известен…
И старый фотограф с 1934 года не выходит на работу без карандаша и пишет — старательно и точно — после каждой съемки:
«Рабочий такой-то фабрики, Иван Федорович Кузнецов, проверяет новый фрезерный станок».
«Марфа Николаевна Трибесова, счетовод завода „Динамо“, покупает в магазине Москвошвея новое пальто».
«Студентки медвуза Санина Лида и Михайлова Нина на прогулке в Парке культуры и отдыха».
«Петя Шуриков, ученик 119-й школы. Беседует с преподавательницей, Зоей Ивановной Лебедевой, о новых учебниках».
Он пишет — старательно и точно — после каждой съемки и часто при этом думает, что действительно в нашей стране каждому человеку уделяется внимание.
Вот. Факт. Иначе и снимков не будет.
И, тщательно сделав надпись и проверив ее, он прячет карандаш.
1935
