Формула гениальности

Ага – почтительное обращение к старшему, дословно: брат.

Алтыным – золото мое.

Байбище – дословно: старшая жена.

Балам – сынок.

Баурсаки – кусочки пресного теста, сваренные в кипящем жире.

Бесбармак – казахское национальное блюдо.

Дастархан – скатерть.

Джайляу – летние пастбища.

Кайнага – брат мужа.

Карагым-ау – светик мой.

Куман – медный кувшин.

Курт – сухой овечий сыр.

Мыркымбай – нарицательное имя недалекого и нечистоплотного в нравственном отношении человека.

Сурпа – мясной бульон.

Торь – самое почетное место в юрте.

Тундук – верхний полог юрты.

В эту ночь Наркес стоял перед своим Рубиконом. Шагая по кабинету, он уже в сотый раз обдумывал во всех деталях эксперимент, который ему предстояло начать завтра. Этого дня он ждал долгие годы. Как же теперь удастся провести его?

Высокий и худой, ступая веско и с достоинством, Наркес был погружен сейчас в свои мысли. Длинноволосый, в розовой рубашке, придавшей мягким и выразительным чертам тонкого и бледного лица необыкновенную чистоту и одухотворенность, в белых джинсах, он выглядел намного младше своего возраста, хотя ему и было уже тридцать два года. Только слишком смелый и твердый взгляд и свободные движения, исполненные большой внутренней силы, говорили о том, что он давно уже не юноша. Медленно меряя шагами комнату и машинально окидывая взглядом длинные ряды книжных шкафов из красного дерева со статуэтками над ними, стопки книг, лежавшие прямо на ковре на полу, он думал о своем.

Собственно, в сеансах гипноза, которые начнутся завтра, почти нет ничего необычного. Благодаря могучему влиянию на психофизиологические процессы организма на молекулярном и субмолекулярном уровнях, возможности изменять нормальные и патологические состояния его в больших амплитудах, гипноз давно используется для борьбы с разными тяжелыми недугами, для устранения кратковременных болезненных состояний и для целенаправленного усиления психики и общего состояния организма человека во многих областях медицины, в промышленности, космонавтике, педагогике, спорте, исполнительском и композиторском творчестве и других сферах человеческой деятельности. Необычной была только цель этого эксперимента: воздействуя гипнотическим внушением на индивидуальные способности пациента, стимулировать и резко усилить их, несмотря на то, что всей своей биохимической структурой организма он не готов к этому. Нелегким был для него путь к этим сеансам. Прежде чем приступить к ним, он много лет работал над проблемой усиления доязыкового мышления у животных. Все его «поумневшие» в результате экспериментов мыши, крысы, кошки, собаки стали сенсацией в мировой науке. После них он перешел к обезьянам, достиг положительных результатов в работе и с ними, но по некоторым соображениям воздержался от их обнародования. Он провел на приматах большое количество опытов, постепенно совершенствуя свой метод и мастерство. Последний из них закончился трагически. Операция на мозг была – сделана обезьяне по кличке Джама. Через несколько месяцев она стала особо выделять Наркеса из числа всех сотрудников, работавших с подопытными животными. Едва он появлялся в питомнике, где содержались все обезьяны, как Джама начинала радостно скулить и бегать в вольере, глядя на него блестящими преданными глазами и одновременно усиленно жестикулируя пальцами рук. Наркес долго не придавал этому значения, считая это обычной привязанностью, животных к людям, которых они видели чаще других. Но однажды, когда он вошел в питомник, Джама поспешно вскочила с места, припала к решетке вольера, снова отбежала и села на пол, усиленно жестикулируя. Наркес старался понять смысл того, что она пыталась ему объяснить. Джама перестала вдруг жестикулировать, подбежала к решетке и, скуля, тщетно старалась просунуть голову между толстыми железными прутьями. Она была явно чем-то обеспокоена. Наркес подошел к ней и погладил ее голову. Джама тут же обеими руками схватила его руку и стала осыпать ее благодарными поцелуями. Наркес старался освободить руку, но обезьяна крепко держала ее. Тогда он с усилием выдернул ее и, слегка покраснев, невольно посмотрел по сторонам. Но никого из содержавших питомник рабочих в помещении не было. Он быстро вышел наружу, пытаясь уйти от наваждения. Что за напасть? Неужели обезьяна полюбила человека и по-своему проявляла свою любовь к нему? В тот же день, чтобы полностью удостовериться в своей догадке, Наркес приказал рабочим поместить Джаму в отдельной клетке и впустить к ней огромного самца-гориллу. Джама с яростью набросилась на него, и ошарашенный самец, вступив сперва в схватку, вынужден был потом отступить и убраться из клетки. После короткого яростного поединка Джама грустно и укоризненно посмотрела на него. Наркес приказал рабочим снова поместить обезьяну в вольер и поспешил выйти из помещения, чтобы освободиться от неприятных ощущений. Это была его великая победа как ученого. Не оставалось никаких сомнений в том, что возросшее мышление обезьяны отвергало представителя своего вида и стремилось к высшему индивиду. В то же время было совершенно очевидно, что чувство, которое она питала к нему, выходило за рамки простой привязанности и за рамки простого инстинкта. После этого открытия, которое потрясло его, Наркес стал все реже и реже бывать в питомнике. Во время его редких посещений Джама уже не делала ему прежних знаков, но стала почему-то хиреть, постепенно все больше и больше. Ветеринары, осмотревшие ее, не нашли никаких признаков болезни. Однажды один из рабочих, ухаживавших за животными, пришел к нему в кабинет и сообщил, что подопытная обезьяна при смерти. Наркес вошел в питомник. Джама лежала на полу, истощенная до последней степень и полностью лишенная сил. При виде его она слабо шевельнулась и из глаз ее, смотревших на него печально и преданно, медленно потекли крупные слезы. Последними усилиями она протянула сквозь решетку Наркесу руку. Наркес присел на корточки и погладил ее своей рукой. Джама тихо заскулила и тут же на глазах у него испустила дух. Этот трагический случай надолго прервал его опыты. «Зачем он идет против природы? Зачем он идет против ее возможностей и ее естества? – спрашивал он тогда себя. – Разве мощное усиление мышления обезьяны и максимальное осмысление и приближение ее чувств к человеческим не обернулось для нее трагически? Потому что это превысило границы мышления, установленные природой для этого вида. Имеет ли он право превышать границы человеческого разума, установленные для каждого индивидуума его генотипом – типом наследственности и, в частности, генетикой его интеллекта? Не обернется ли это для человека так же трагически, как и для Джамы? Не обернется, потому что в случае с обезьяной было превышено мышление целого вида, а усиление способностей людей будет варьировать их сознание в пределах одного вида», – размышлял Наркес.