Порт-о-Пренс – город дикий, краски в нем – буйные, климат – животворящий, а эмоции и ощущения пронизывают окружающий воздух, как пена морского прибоя под порывами ветра. Всеобщая нищета, таинственная, непостижимая и по-своему прекрасная, придает жизни в этом городе какой-то особый беспорядок, который можно сравнить, пожалуй, лишь с непрерывным мельканием пестрых крыльев порхающей в воздухе, никогда не отдыхающей бабочки.
В этом древнем прибежище пиратов, так и не вступившем в эпоху цивилизации, сам воздух насыщен ощущением беспокойства и непредсказуемости, – пожалуй, именно этой возможности вздохнуть одновременно тревожно и свободно нам так не хватает сегодня в нашем усталом, погрузневшем мире. Люди, живущие в этом городе, как и во всей стране Гаити, почти поголовно безграмотны. О личной безопасности здесь не приходится даже мечтать. И, несмотря на все это, именно здесь можно познать редчайшее единение двух противоположных друг другу чувств: уверенности, какую дарует только бессмертие, и беспокойства, предчувствия чего-то нового и неизведанного, которое свойственно лишь преходящей мимолетной юности. Этот фейерверк эмоций пробуждает и заставляет бить фонтаном воображение любого, даже не самого сентиментального человека. В извилистых запутанных переулках этого города чужеземец в первую очередь обращает внимание на древних старух, чей род напрямую восходит к рабам, которых везли в Америку через Гаити. Наверное, нигде в мире нет на улицах такого количества даже не пожилых, а именно древних и дряхлых старух. Лишь привыкнув к этому зрелищу, иностранец начинает обращать внимание на остальных местных жителей, которые на вид словно находятся в каком-то полусонном состоянии, что, однако, не мешает этим людям множить население страны буквально день ото дня. Возникает ощущение, что жители Гаити принадлежат не к нашему поколению, а целиком вышли из какого-то другого времени – из той древней эпохи, когда люди не боялись ни смерти, ни будущего. Той эпохи, когда восприятие реальности заключалось в умении забыть о своем собственном существовании, равно как и о существовании окружающего мира. Ни о каком взаимодействии с другими народами, ни о каком межкультурном взаимодействии в ту давнюю – и сегодняшнюю для Гаити – эпоху не могло быть и речи. Именно здесь, и только здесь, в этом замкнутом, без единой отдушины мире выносится окончательный приговор всей философии, ввергнувшей наш мир в упадок и хаос.
В общем, нет ничего удивительного в том, что именно здесь, в окрестностях этого перенаселенного города, совершенно случайно был найден человеческий череп, выпадающий из любой существующей научной классификации и коренным образом отличающийся от тех археологических находок, которые шаг за шагом восстанавливают звенья цепи эволюции человека как биологического вида. Ученых отличает известная склонность давать найденным вещам названия, навешивать на них бирки и привязывать их к тому или иному моменту прошлого с поистине вульгарным детерминизмом; таким образом они пытаются навести порядок на свалке исторических событий, превратив ее в подобие хорошо организованного склада. Если у какой-то вещи нет ярлыка, того самого удостоверения личности, которое требуется людям, то ее как бы и не существует. Но этот странный череп, найденный под стенами полуразвалившегося старинного форта, одним своим появлением взорвал всю имеющуюся на сегодняшний день генеалогию человека и человекоподобных существ, явив собой занятную и, пожалуй, едва ли разрешимую загадку, которая не может оставить равнодушным любой пытливый ум, не растерявший способности удивляться.
Дело было тихим летним вечером. Несколько ребятишек точь-в-точь того же возраста, что и пастушки из Фатимы, которым явилась Дева Мария, играли на пляже. Изумрудное, с тонкими, ослепительно сверкающими золотистыми прожилками море было тихим и ласковым. Много часов кряду оно служило колыбелью для невинных игр этих беззаботных созданий, которые, не зная, чем еще заняться, проводят на берегу моря день-деньской, перемещаясь с прибрежного песка в воду и обратно, – с самого утра до позднего вечера, до того часа, когда гаснущие золотые прожилки рассекают волны и со стороны моря на берег выплескиваются густые вязкие чернила ночной мглы. Двое мальчишек и девочка принялись за привычное, но оттого не менее захватывающее дело: они рылись в песке на пляже, пытаясь найти перламутровые раковины, красивые камешки и другие сокровища – уже не морского происхождения. Никакой шторм не мог оставить на пляже столько полезных и ценных вещей, сколько теряли здесь богатые туристы. Хорошенько покопавшись в песке, при определенном везении можно было найти темные очки, пачку хороших американских сигарет, браслеты, часы, а то и бумажник с чистенькими и сухими долларами, которых, вполне возможно, хватило бы если уж и не на то, чтобы раз и навсегда разбогатеть, но по крайней мере чтобы облегчить бремя тягот и лишений – неотъемлемых спутников жизни большей части населения на этом острове. Сам пляж представлял собой участок спорной территории, за которую вели беспрестанную борьбу две могучие державы – суша и море. Сложившаяся де-факто граница владений двух враждебных стихий была отмечена нестройной шеренгой высоких, качающихся на ветру пальм. Между этим строем и линией прибоя как раз и находилась полоса прибрежного песка, постоянно подвергавшаяся набегам штормовых волн. Лишь за передовым частоколом пальм жадно ловили солнечные лучи омытые тропическими ливнями травы, кусты и деревья самых разных видов.