Из размышлений — взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле — итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым вежливый голос — «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись, я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка. Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво, разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное, чисто выбритое лицо.
— И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
— Господи, помилуй! Андрюха? Ты?
— Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! — возмущённо сверкнула глазами неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
— Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум.
Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И что же — расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
— Господи, помилуй! — повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
— Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся, — рассмеялся Андрюха-Флавиан, — сам-то ты как?
— Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
— Как никто? А вы-то сами? У вас же с Иринкой такая любовь была, чуть не с первого курса?
— Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
— А сама Иринка-то что в храме делала?
— Да кто её знает, мы в то время уже и жили каждый сам по себе — она дисертацию писала, я на джип зарабатывал.
— И как, заработал?
— Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
— Ну, брат Алексей, любит тебя Господь, — вновь засмеялся Флавиан-Андрюха. — Не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
— Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» — ку-ку.
— Ого! — посерьёзнел мой бывший однокурсник. — Тридцать тысяч! Это ж наших детдомовцев года три кормить можно по госрасценкам!
— Каких детдомовцев? — не понял я.
— Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата — копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам — православным — поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть, и покормить, и приласкать, и книжку почитать, и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует, или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги — «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.