Мистер Данфи совершенно отчетливо помнил момент возникновения того, что он стал называть феноменом. Это случилось одиннадцатого января — в тот самый день, когда банковскую ставку повысили на один процент. Разумеется, оба эти события никак не были связаны между собой, просто совпали по времени.
Он выключил в спальне свет и, сбросив шлепанцы, начал укладываться в постель, как вдруг глаза его уловили мерцание света в зеркале на туалетном столике. «Странно», — подумал он. Тяжелые шторы на окне были плотно задернуты. Сквозь них вряд ли мог проникнуть какой-нибудь мимолетный отблеск. Не исключено, что на зрение ему подействовало несварение желудка. Он забрался в постель и с приятным сознанием того, что жизнь его устроена хорошо, через несколько минут уснул, не дав себе труда как следует поразмыслить над странным происшествием.
Однако на следующий вечер явление повторилось. Нужно сказать, в силу своего характера мистер Данфи любил, чтобы прежде всего все у него было разложено по полочкам. Именно эта черта, вероятнее всего, привела его в область права и в течение ряда лет сформировала скрупулезность в характере доверенного чиновника юридической конторы «Клаттер, Клаттер энд Клаттер». Жизненной функцией мистера Данфи было сохранение и поддержание установленного порядка; его призванием — следить за тем, чтобы весы правосудия находились в равновесии; идеалом личной жизни — блюсти законы государства, Церкви и условности общества. Нечистоплотность, физическая или нравственная, была для него оскорбительной. Необъяснимое, неясное беспокоило его. В хорошо отлаженной повседневной жизни его, где все имело свое место и все было на своем месте, подобное просто не могло случиться. Итак, он не был похож на жертву, которую можно застигнуть врасплох или испугать. Опыт подсказывал ему, что нежданное всегда спасует перед разумом и рациональным подходом и при наличии терпения и времени подчинится существующему порядку вещей.
Так и сейчас, при рецидиве феномена, он воспринял его с хладнокровной объективностью ученого, столкнувшегося с явной аномалией в фундаментальном законе. Если выразить это фразой, которую сам он никогда бы не употребил, хотя она здесь весьма уместна, — он сохранял выдержку.
Мистер Данфи подошел к окну, тщательно проверил, плотно ли задернуты шторы, и убедился, что снаружи сквозь них не может проникнуть хотя бы лучин света. Потом он вернулся и уселся на край постели. В зеркале по-прежнему отчетливо виднелся слабый отблеск света. Тогда он перешел к следующей стадии своего исследования и начал раскачиваться на постели. Призрачное сияние колебалось в такт его движениям. Затем он начал вертеть головой. И теперь колебания света совпадали с его движениями. Тогда он прикрыл ладонью макушку. Свет исчез. Он отнял руку. Слабое сияние возобновилось. Он произвел серию подобных экспериментов, и они подтвердили полученный результат. Свет, так сказать, был интимно связан с ним самим. Свет виделся ему на поверхности головы либо в непосредственной близости от нее. Отражение от лысины полностью исключалось ввиду наличия плотных штор на окнах и отсутствия в комнате любого другого источника света.
При существующих условиях времени и пространства мистер Данфи ничего не мог поделать с возникшим феноменом. Его жизненным правилом было: «Никогда не откусывай кусок больше, чем можешь проглотить». Процессуальная практика убедила его в мудрости тех, кто поспешает не торопясь. Восемь часов крепкого, беспробудного сна были существенным фактором его образа жизни. Он улегся в постель.
На следующее утро, за бритьем, он не заметил в зеркале ничего настораживающего. Правда, электрический свет был включен. Завершив туалет, он проделал эксперимент: выключил свет и снова принялся разглядывать свое отражение в зеркале. В полутьме январского утра люминесценция сразу же становилась заметной. Правда, она была очень слабой, но, бесспорно, очевидной. Теперь феномен уже нельзя было отнести за счет ночных видений и галлюцинаций от несварения желудка или переутомления.
На протяжении нескольких последующих дней, особенно по утрам и при отходе ко сну, мистер Данфи методически изучал феномен. Вечерами, после ужина, сидя у камина с трубкой во рту, он искал ему возможные объяснения. Он вспомнил про статью о биологической люминесценции, которую прочел как-то в «Ридерс дайджест». Нужный номер журнала оказался у него под рукой, на книжной полке, однако, перечитав статью, он мало что почерпнул из нее. Не многое прояснила и другая статья — «Волны, испускаемые мозгом» — в том же помогающем сэкономить время vade mecum [дословно: иди со мной (лат.) — справочник, указатель]. Он припомнил рассказы о жутком зрелище сиянии, исходящем от разлагающейся рыбы. Вспомнил, как много лет назад летней ночью наблюдал фосфоресценцию на море. Он принялся изучать жука-светляка кукуйо и светящуюся ногохвостку и прочел о них статьи в Британской энциклопедии, но приводившиеся там объяснения не имели никакого касательства к его случаю.
Убедившись, что он бессилен в данный момент объяснить феномен, мистер Данфи задумался над тем, какое влияние может оказать это явление на обстоятельства его повседневной жизни, если оно не исчезнет. К счастью, окна его конторы были настолько затенены соседними зданиями, что даже в летний полдень приходилось включать полное освещение. Однако жизнь мистера Данфи не ограничивалась пребыванием в конторе. Нередко требовалось его присутствие в суде, иной раз ему приходилось завтракать с клиентами или адвокатом. Эксперименты показали, что котелок, надетый на голову, несомненно, скрывает феномен, однако едва ли мистер Данфи мог носить его в подобных случаях. Да, котелок скрыл бы свечение, но в то же время привлек бы внимание к самому мистеру Данфи. Если бы даже мистер Данфи попытался объяснить, что с помощью подобной эксцентричности он скрывает физический недостаток, помимо того что это было бы откровенной ложью, конечный результат остался бы тем же: к его особе было бы привлечено внимание, а это было противно всей его натуре. Мистер Данфи также не мог себе представить, как в таком виде — с котелком на голове — он явится на воскресную мессу или будет играть очередную партию в гольф.
