Имя Сергея Александровича Снегова не нуждается в рекомендациях. Любителям русской фантастики хорошо известны его произведения, роман «Люди как боги» стал культовым не для одного поколения читателей. Недавно, разбирая архив ВТО МПФ, я наткнулся на пухлый конверт, надписанный знакомым упругим почерком.
Дорогой Виталий Иванович! — значилось в сопроводительном письме. — По просьбе одесских издателей фантастики я написал свое мнение о фантастике и ее современном месте в литературе. Они собираются напечатать очерк в каком-то из своих сборников.
Вы являетесь сегодня главным организующим центром молодых даровитых фантастов. Многих из них я с уважением числю среди своих, если и не учеников, то молодых соратников. Поэтому посылаю Вам свой очерк. Мне важно Ваше мнение о нем. И важно ознакомить с ним тех, кто серьезно вникает в проблемы писательского творчества. Может быть, мой очерк поможет им в работе.
Крепко жму руку!
Ваш С.А. Снегов
17-IX-92 года
К стыду своему не помню, ответил ли я тогда Сергею Александровичу. Время было не слишком располагающее к дискуссиям о фантастике: только что отполыхала Приднестровская война, мы предпринимали отчаянные попытки хоть как-то сохранить ВТО МПФ… Был ли где-либо опубликован этот материал — бог весть. Мне, во всяком случае, разыскать упоминающийся «одесский сборник» не удалось. Пускай (хотя бы и с опозданием) с мыслями и взглядами С.А. Снегова познакомятся читатели, а эта публикация станет не просто данью памяти прекрасному писателю и замечательному человеку — ведь мысли, изложенные на этих страницах, нисколько не устарели.
Виталий Пищенко
Фантастика — разновидность художественной литературы, то есть не более чем один из многочисленных литературных жанров. Это самое главное в ней, истинная ее сущность, которая, к сожалению, далеко не всеми любителями фантастики отчетливо понимается. А подобное непонимание — особенно у писателей-фантастов и также у бессчетного числа энтузиастов-фэнов — порождает свои особые трудности, определенно препятствующие ее развитию. Недаром уже давно идут разговоры о кризисе фантастики, в частности, о кризисе той ее разновидности, которая — по-моему, неправомерно — названа «фантастикой научной». Что до меня лично, то я глубоко убежден, что этот кризис народился уже давно и в настоящее время подходит к своему апогею. И выразительным симптомом такого процесса является то, что читательский интерес к фантастике, еще недавно столь огромный, явственно слабеет. Несомненное утихающее влечение к фантастическим книгам можно расценить и как вырождение этого рода литературы. Но такое суждение будет облегченно-поверхностным и потому неправильным. Речь, по-моему, надо вести о творческом кризисе, о том, что в фантастике наступил естественный возрастной перелом — период подъема, а не упадка.
В этой непростой проблеме надо разобраться.
В основе каждого фантастического произведения лежит вымысел. Фантастика в этом смысле является прямой противоположностью литературе реального факта, то есть живописанию реальных событий, в частности, той литературе, которая названа документальной и которую точней и шире надо было бы назвать фотографичной. Фотография и фантастика — антиподы. Даже если фотографируется — в смысле описывается — совершенно нам неизвестный, но реально существующий мир и события этого мира нам покажутся невероятными, воистину фантастическими, то настоящей фантастикой здесь даже и не пахнет. Фантастика немыслима без вымысла, это ее реальный литературный фундамент. Как не поставить сложной машины, не подготовив для нее бетонного фундамента, так и не сотворить фантастического произведения, если не создать предварительно фундаментирующего его вымысла.
И тут возникает первое серьезное затруднение.
Все виды художественной литературы немыслимы без вымысла. Если даже сюжет и описывает фотографично какие-либо реальные события, то герои сюжета — люди вымышленные. Но еще гораздо чаще и сюжет, и герои художественного произведения представляют собой вымысел создавшего их автора. Самая реалистическая из всех форм художественной литературы — натуралистическая — живописует вымышленных героев во вполне естественных ситуациях. Тем натурализм, собственно, и отличается от документализма или просто фотографизма, где герои реальны, а не вымышлены. И все великие творения художественной литературы с самого начала ее письменного появления — о дописьменных сказках не говорю, они насквозь вымышлены, — содержали в себе вымысел и выстраивались из вымысла, как дома из кирпичей. Не было в реальной древности ни Ахилла, ни Одиссея, ни Ифигении, ни Клитемнестры, ни Ореста — даже если происходящие с ними истории и обосновывались на реально происходивших событиях. Не было в реальной жизни ни адмирала Отелло, ни короля Лира, ни толстого распутника Фальстафа, ни злого Шейлока. А если и существовали реально — например, у Шиллера — герои исторических трагедий — испанец Филипп, Жанна д'Арк, королева Мария Стюарт, полководец Валленштейн, герцог Фиеско, то говорят они в пьесах отнюдь не то, что в реальном своем бытии произносили, а лишь то, что своевольно примыслил для них гениальный автор. И уж не стоит твердить ни о благородном преступнике Жане Вальжане, ни о хитроумном аббате Жероме Куаньяре, ни о трагически влюбившейся Анне Карениной, ни о запутавшемся в жестоких раздумьях Пьере Безухове, ни о покаранном за близорукость Евгении Онегине — все это литературный вымысел, мастерски расписанный великими авторами. Без вымысла их произведения даже не могли быть написаны.
