"А он вырос…"
Старик закрыл глаза. Его воспитанник не нуждался в нём и его советах. Сына вождя племенного союза горцев, будущего властителя обширных земель на далёком юге не интересовало мнение старого шамана.
— Заткнись, старик, — ражий детина ростом на две головы выше любого из воинов, сопровождавших его в походе, рычал, глядя мутными от ненависти глазами на идущий за ними по пятам корабль, — заткнись! Как они смеют… как… они…
Шаман промолчал. Объяснять безмозглому дикарю очевидные вещи было себе дороже. Да и не требовались будущему вождю никакие объяснения — он жаждал крови, власти и независимости. А то, что всю дорогу за ним, как за маленьким ребёнком, приглядывала боевая галера императорского флота, только ещё сильнее распаляло его гнев.
— Мне не добыть славы на севере, да и что за доблесть — убить десяток черноногих ныряльщиков за жемчугом.
Вождь медленно, сквозь кривые жёлтые зубы цедил слова и напряжённо смотрел на маленькую точку на горизонте.
— Мы сразимся с ними!
Три десятка воинов-гребцов "Урагана" разразились воинским кличем, поддерживая решение своего предводителя.
Шаман открыл глаза.
"Только не это! Придурок вонючий!"
— Молодой господин помнит о том, что на галере стоит огнемёт? И что в экипаже вдвое больше воинов, чем у вас, господин.
Старик согнулся в поклоне, ожидая ответ.
Вождь тяжело засопел. Несмотря на то, что каждый из бойцов его личной дружины был вдвое крепче этих мелких недомерков имперцев, связываться с ними было очень опасно. Манмарская морская пехота и линейные полки внутренних гарнизонов были очень крепким орешком. Во всяком случае вот уже тридцать зим ни один из вождей с гор и побережья не смел бросить вызова империи. Даже больше — дружины вождей СЛУЖИЛИ империи, неся воинскую повинность на самых дальних границах.
"Время пришло"
Старший наследник главы племенного союза встряхнулся и, посмотрев на сгорбленную фигурку шамана, скрипнул зубами.
— Я помню. Я ударю их… молнией!
— Эй-хей!
После секундной ошеломлённой тишины "Ураган" взорвался ликующим рёвом.
— Я видел, — вождь сжал рукой висевший у него на груди медальон древних, — как мой дед выпустил из него молнию и я тоже смогу сделать это! Молчи, старик! Эй, ты, ты и ты — свяжите его и заприте от меня подальше. От него разит человечиной. И что мой отец в нём нашёл?
— Кормчий, дождись сильного встречного ветра, разворачивай "Ураган" и иди на манмарцев. Подними боевой парус. Всем грести так, как никогда ещё не гребли! И море увидит, как я, вождь народов гор и побережья, выпущу на свет молнию!
"Господи! Да заткнёшься ты когда-нибудь, а? Пожалуйста, заткнись. Заткнись! Заткнись!"
Ну конечно! Годовалый малыш, уже три часа "веселивший" пассажиров безудержным рёвом, только шире распахнул варежку. Измученная мать обречённо сунула ребёнку в рот грудь, но малыш, выгнувшись немыслимой дугой, выплюнул титьку и зашёлся в крике.
"Да нахрена ж вы такого маленького — да в самолёт то, а?!"
Эта же мысль была написана на лицах всех без исключения пассажиров, летевших в битком набитом турецком чартере по маршруту Алма-Ата — Анталья. Затюканная черноглазая стюардесса, которая так мило и ласково улыбалась всем, а особенно детям, при посадке на борт, принесла очередную бутылочку с тёплой водой и поспешно удалилась.
"Мамаша! Это же невозможно!"
Витька Егоров крепко зажмурился и изо всех сил зажал уши указательными пальцами.
А как всё хорошо начиналось!
Свой отпуск Витька Егоров, тридцатитрёхлетний менеджер рекламного агентства, честно отгулял ещё в феврале, свозив себя, любимого, и тогда ещё любимую Иру в Таиланд. Сразу после двух чудесных недель, проведённых на пляже под жарким солнцем, Ирочка объявила, что де "у нас полная несовместимость" и что "я как-то не вижу нашего общего будущего".
Сука.
Больше всего было жаль потраченных на тёлку денег.
Витя закопался в воспоминания и пальцы, плотно вонзившиеся в ушные раковины, дали слабину. В мозг немедленно ввинтился визг ребёнка.
"Ненавижу детей!"
В связи с невозможностью уехать летом из душного города, Витя совсем уж было собрался загрустить, как тут его вызвал шеф и предложил по-быстрому смотаться в командировку. Угадайте куда? В Турцию. Услышав об этом, Витька сделал классический американский "ес!", но начальство его восторг немедленно притушило.
— Ты, Егоров, не расслабляйся. Работы много. Если всё успеешь, то и на море вырвешься, но!
Пухлый палец шефа маячил перед носом.
— Но дело — прежде всего!
— Обижаете…
Дело было весьма срочное — нужно было провести несколько встреч с потенциальными клиентами и проехаться им по ушам. Самое главное — "проехаться" надо было красиво. Обычно неразговорчивый и малообщительный Витя на роль продавца рекламы подходил мало, но было в нём одно полезное качество — когда "подпирало" он преображался. Егоров надевал костюм, туфли, повязывал галстук и с манерами наследного лорда, на прекрасном английском языке, продавал всё, что только можно было продать. Начальство это полезное качество своего работника ценило и по пустякам им не разбрасывалось — Виктора Сергеевича бросали в бой только на самых важных клиентов.
