Исследование, результаты которого предлагаются в настоящем сборнике, было задумано задолго до появления указа президента РФ о создании Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории и независимо от него. И проблема, которая обсуждается на страницах данного сборника, возникла отнюдь не в самые последние годы. Специалистам давно известно, что развитие националистических движений и становление национальных государств сопровождается бурной активностью по конструированию национального мифа, призванного привить обществу или этнокультурной группе общенациональное самосознание и обеспечить крепкую солидарность, так необходимые для успешного нациестроительства. Так было в XIX в., ставшем золотым веком формирования национальных государств, это продолжалось и в XX в. в условиях распада империй и колониальной системы, то же происходит на наших глазах в начале XXI в., когда новые государства жадно ищут достойное для себя место в мировом сообществе. Ещё недавно обсуждался вопрос о конце истории в смысле противоборства идеологий и путях развития гуманитарного знания в эпоху глобализации. Но едва ли не самым интересным феноменом этой эпохи стал всплеск интеллектуального и общественного национализма. «Войны памяти», исторические апелляции и счета между государствами-нациями, дискуссии об итогах конфликтов, исторической вине, территориальной укоренённости, культурной роли и наследстве — всё это в совокупности делает сегодня историю частью актуальной политики и фактором общественно-политической жизни.
Естественно, что такой процесс сопровождается поиском национальной идеи, которая в условиях высокого престижа научных знаний требует своего обоснования путём апелляции к, научным достижениям. И парадокс нашего времени заключается в том, что в таких случаях идеологии пытаются апеллировать к рациональным аргументам для того, чтобы обосновать иррациональные представления.
Речь идёт прежде всего о сфере гуманитарных наук, призванных своим авторитетом подтвердить самобытность новой нации, без чего её право на существование оказывается под вопросом. А главным полем битвы выступает история. Но если нации первого поколения формировались в XIX в. фактически одновременно со становлением профессиональной исторической науки и их национальные мифы («большие нарративы») занимали пустующие квартиры в только что отстроенном здании мировой исторической науки, то на долю наций следующих поколений таких сияющих белизной отдельных квартир уже не оставалось, и им приходилось биться за комнаты в коммуналке, чтобы не остаться на улице. Приходилось делить былую общую историю, и процесс этот, разумеется, происходил и происходит отнюдь не безболезненно. Опыт показывает, что раздел и передел символических ресурсов происходит не менее драматично, чем решение территориальных и экономических споров.
Действительно, в новой обстановке прежнее представление об истории, легитимировавшее былой государственный порядок, становится анахронизмом и оказывается для новых наций не только бесполезным, но даже вредным. И они всеми силами стремятся поскорее от него избавиться. История переписывается: пересматривается её прежняя схема, заново происходит отбор значимых исторических событий, осуществляется реинтерпретация известных исторических фактов, вновь составляется список героев и антигероев. И всем этим занимаются профессиональные историки, считающие своим долгом верой и правдой служить интересам своей нации.
Здесь-то и возникает один из самых тяжёлых вопросов для профессии историка. Как совместить преданность профессии и её методическим требованиям с задачей создания национального мифа? Может ли патриотизм успешно заменить этику научного исследования? Имеются ли рамки, в которых создание национального мифа не ведёт к нарушению профессиональной этики? И что следует считать выходом за пределы таких рамок?
Все эти давно назревшие вопросы ждут широкого и вдумчивого профессионального обсуждения, и мы здесь не ставим своей задачей давать на них ответы, понимая всю сложность такого обсуждения. Однако для нас несомненно одно: создание и использование сфальсифицированных исторических документов является грубым фолом и, безусловно, выводит тех, кто этим занимается, за рамки профессии.
Между тем новым национальным историям иной раз остро не хватает исторических аргументов в силу того, что корпус исторических источников уже сформирован и хорошо изучен, а выявление новых источников, способных кардинально изменить взгляд на историю, не предвидится. Это в первую очередь касается ранних периодов истории, но именно они более всего и привлекают внимание новых наций.
Чем притягательны ранние этапы истории? Такой интерес обусловлен тем, что для новых наций недавнее прошлое отягощено неприятными воспоминаниями о зависимости, колониальном господстве, чужеземном гнёте, что бы под этим ни понималось. Такие «тёмные века» порождают апатию и чувство безнадёжности; они не способны стимулировать прилив творческой энергии, чего требуют насущные задачи успешного нациестроительства. В этих условиях национальный миф обращается к древнему прошлому, когда предки были свободными людьми, сами управляли своей судьбой, успешно покоряли природу, побеждали врагов, создавали свою государственность, хранили верность своим богам и развивали традиционную культуру, т. е. творили всё то, что сегодня вмещается в концепцию «самобытности». Такое видение истории с благодарностью обращается к архаической идее циклического времени, позволяющей представлять «тёмные века» временным периодом упадка, за которым непременно должен начаться новый взлёт.