Илья ДИКОВ
ЭТЮД №18
(Человек с ведром)
Окруженный домами со всех сторон, а во дворе - гаражами-ракушками, сарай не имел ни номера, ни официального назначения. Считалось, что в нем хранит свой инвентарь дворник, но и этот миф как-то сам собой умер. Сарай пустовал. е включенный ни в какие городские реестры, он не значился ни как бокс, ни как хозблок, ни как гараж. Для местных и городских властей он как бы не существовал. Возможно, именно поэтому ему удалось дожить до наших скорбных дней Волна хозяйственно-административной активности катилась мимо его хрупких стен без всякого для них ущерба. Возможно, он бы пережил, всех нас. Hа него мочились собаки, садились птицы, падали по осени зелено-коричневым градом каштаны. Люди, как уже сказано, его не замечали. Так и жил сарай своей мертвой жизнью. До тех пор, пока при помощи лома не сорвали с двери ржавый навесной замок. Кто-то зашел, огляделся. ога в яловом сапоге постучала по грязным деревяшкам пола. Другие ноги в черных ботинках осторожно, почти брезгливо пройдя вдоль стены, пнули железное ведро. С грохотом покатилось оно к выходу, стыдливо пряча прогнившее дырявое днище. - Ты это, Максимыч, полегче, - раздался от двери усталый хриплый голос. Оно тут, может, до нас лет двадцать стояло. Рука, неожиданно узкая, с длинными пальцами, подхватила ведро за ручку и поставила в угол, на новое место. Теперь сквозь открытую дверь на него падал неяркий свет. - Да мне все равно, - отозвался второй голос, низкий и чистый. - Пускай стоит. А то и отремонтировать можно. Вещи зашевелились. Сарай ожил. По вечерам в нем зажигался свет. Иногда он горел всю ночь. Двое людей несли в деревянный стены свою тоску.
***
Иван жил в последнее время как-то странно и вообще неадекватно. Хотя бы потому, что от него ушла жена. Это, конечно, в жизни случается. Тем более что интересы у них были очень различные. Иван приходил с работы, ужинал и садился на диван с какой-нибудь книгой. По дому ничего не делал - только посуду мыл иногда, но зато добровольно. Жил своей жизнью. а вопросы отвечал невпопад. апример: - Что ты думаешь об убийстве Рохлина? Ты веришь, что это жена? - Да иди ты со своей криминальной хроникой! Или так: - На работе я буду заниматься деловой перепиской, договорами, общением с клиентами, уборкой? Представляешь, как я буду уставать? - Да... А чем будут заниматься остальные сто пятьдесят сотрудников? Или еще: - Только Явлинский сделает из России нормальную страну! - Слушай, а какое сегодня число? - Двадцать восьмое. - Hоября? В общем, от таких часто уходят. о хуже того! Ушла она к его же, Ивана, другу. К Максиму Горкевичу. И вот она где снова проявилась иванова неадекватность: с Максимом он не поссорился, а продолжал дружить попрежнему. Точно так же, как и раньше, звал к себе не бутылку водки. Точно так же рассказывал о своем внутреннем существе и выслушивал схожие рассказы о другом. Бывшая жена в новом браке, судя по всему, удовлетворения не находила. Выпив с подружкой ликера "Бейлис", она звонила Ивану с наболевшим своим злобным бредом: - Ты бы хоть морду ему набил! Он же жену у тебя увел! Ты что, меня не любил совсем? - Любил... - Так пойди, покажи ему, что ты мужик! - Зачем? - растеряно отвечал Иван, вспоминая их совместные вечера и разные ласковые слова, вылетавшие из его рта. о все эти воспоминания тут же тускнели и желтели в его памяти, как старые фотографии, и кто-то внутри него выносил их на помойку вместе с прочей устаревшей рухлядью. Весной Ивана выгнали с работы. Тем же вечером он сидел в сарае и читал, запивая пивом неудобные книжные слова. Вошел Максим. В руках он держал бутылку портвейна. Другая такая же выглядывала из кармана. - Вот, - сказал Максим, одну за другой ставя бутылки на стол. - Меня уволили, - сообщил ему Иван. - Этот ваш пpидуpок Капманов? - Угу. - Бывает. - Максим покачал головой. - А за что? - Да за всякую ерунду. Тост сказал. - Тост? - На дне рождения у начальства. Максим разлил портвейн. Друзья выпили. Согреваемый алкоголем и дружеским участием, Иван рассказал как все произошло. О дне рождения Капманова, хозяина одного из малоизвестных аналитических центров, где работал тогда Иван, всем было известно заранее. Hикто из сотрудников, понятно, никак особо к этому не относился. В том смысле, что у начальства и так праздник каждый день. Поэтому визит руководства с принесенной водкой и закуской застал всех врасплох. Отказываться, конечно, не полагалось. Все сгрудились вокруг стола. Выпили. Захмелевший Капманов начал шутить. - Это были шутки гориллы, - пояснил Иван. - Шутки гориллы, получившей сотрясение мозга. Такого Иван стерпеть уже не мог. Он спокойно выносил гнев и хамство этого дебильного чиновника, жирного бесформенного существа, когда оно сидело за обратной стороной стола. Вытерпеть же его хамство, соединенное с весельем и улыбкой олигофрена, было для нормального сознания, даже оглушенного немного водкой, было невозможно. Ивану даже не пришлось собираться с духом. Он поднялся, держа в руке пластмассовый стаканчик с водкой, и сказал следующий текст: "Дамы и господа! Коллеги! В этот замечательный день мне хочется сказать, что часто, глядя на окружающих меня людей, я убеждаюсь в глубине и верности величайших теорий, созданных человечеством. Так, глядя на Николая Владимировича Капманова, каждый из вас может лично убедиться в верности теорий Ломброзо, Фрейда и Чарльза Дарвина". Все замолчали и сделали вид, что пьют. Кто-то негромко засмеялся. Сам Капманов, уже принявший на грудь, но еще не совсем пьяный, понял не сразу, но по лицам присутствующих, видимо, догадался. Тут же из него изверглась рвотная масса нецензурщины. Смысл этой псевдоречи сводился к тому, что Иван должен был немедленно написать заявление об уходе по собственному желанию. - Что я и сделал. - И что теперь? - Да ничего. Квартиру сдам. Тут вот буду жить. Или в деревню уеду. - А работа? - Да хрен с ней, с работой. Буду молоко пить. Портвейн, там, пиво всякое. Писать буду. Раньше все времени не хватало. Как по-твоему, нормальная идея? - Вроде ничего. о ты, понимаешь, ты отказался от борьбы. Пока ты сидишь в сарае, эти уроды распоряжаются нами, как хотят. - Кесарю - кесарево... - А вообще - надежда-то есть куда-нибудь устроиться? - Hадежда? - Иван положил на стол книгу. - Вот, послушай: