Джеймс Блэйлок
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВЕРИЛ В СЕБЯ
>Иллюстрация Сергея ГОЛОСОВА
Почему Джорджу Мейсону захотелось заглянуть на распродажу домашних пожитков, он не мог бы объяснить. Может, все дело было в погоде, в прекрасном субботнем утре и предвкушении свободного дня. Он часто гулял по соседству с домом, неизменно глядя под ноги в надежде на удачу. Потерянные монеты встречаются чаще, чем можно предположить, и если он выходил гулять рано, то редко возвращался домой, не найдя десятицентовика или, на худой конец, никеля.
Объявление о домашней распродаже было приклеено к почтовому ящику. На ящике стояла фамилия «Фортунато» и была нацарапана стрелка, указывающая на открытую дверь гаража — неясно вырисовывавшийся темный прямоугольник, заполненный полумраком обещаний. Мейсон вошел внутрь, и как только его глаза привыкли к темноте, он сразу же понял, что распродажа не стоит его внимания, несмотря на знаковую фамилию устроителя. Все, что продавалось, было ненужным хламом, безделушками, ветхими книгами и кучей поношенной одежды. Ему сразу же захотелось поскорее покинуть гараж — чувство, странно похожее на страх, — и когда он направился к выходу, то увидел голову старухи, висевшую прямо в воздухе, в темном углу, и у него перехватило дыхание.
Открыв от изумления рот, он уставился на голову: одинокая лампочка высвечивала лицо, а стропила отбрасывали тень на плечи старухи, отчего и создавалось это пугающее впечатление. Хозяйка кивнула посетителю и слегка улыбнулась, но и улыбка, и кивок усугубили чувство страха: казалось, старуха обладает каким-то тайным знанием. Рядом с ней стоял поднос, а на нем — открытая коробка из-под сигар. В ней лежало немного мелочи и ни одной банкноты.
«Прочь отсюда!» — сказал он себе, но вместо того, чтобы уйти, принялся рассматривать хлам, разложенный на шатком карточном столике: стеклянный высокий стакан, грязную старую щетку для волос, сувенирный ножик для открывания конвертов (его деревянную ручку явно грызла собака) и другие не менее унылые вещи. Единственное, что выглядело не столь жалким, это кожаный кошелек для мелочи, на котором краской была нарисована пальма. Такие кошельки покупают дети в сувенирных киосках на побережье. Неожиданно Мейсон почувствовал странную ностальгическую тягу к этой вещице. Медная застежка, легонько щелкнув, расстегнулась, когда он коснулся ее: кошелек раскрылся, словно рот. В нем лежала одинокая монетка достоинством в пенни.
— Сколько стоит кошелек для мелочи? — спросил он, нарушая молчание. Но едва он произнес эти слова, как понял, что вышел из дома без денег. Он уже готов был положить кошелек на место.
Старуха пожала плечами.
— Назовите свою цену.
Он еще раз взглянул на вещицу и вдруг вообразил, что этот кошелек принадлежит ему, что он хранит в нем мелочь и, может быть, прячет туда ключ от дома. Нарисованная пальма манила его — она одиноко стояла на острове, позади нее заходило красноватое солнце и мерцала полоска голубой воды. Помолчав несколько секунд, он произнес:
— У меня с собой всего лишь пенни, — при этом он потихоньку, стыдясь, дал возможность монетке из кошелька скользнуть к нему в ладонь. Лицо его горело, и он чувствовал, как начинает краснеть. У него не было ни пенни. Это в кошельке был пенни.
— Я возьму пенни, — сказала старуха.
Он услышал скрип, словно отворилась дверь, почувствовал порыв ветра, который пробрался в гараж и закружил маленький пыльный смерч, раздул одежду на металлической вешалке и умер с призрачным шепотом. Мейсон испытал странное ощущение — словно кто-то наклонился к нему и сказал что-то в самое ухо. Однако в гараже никого не было, кроме этой женщины, миссис Фортунато, которая, сдвинув брови, смотрела на него со своего кресла.
— Я вышел из дома, не взяв денег, — сказал он в смущении, полез в карман, все еще в нерешительности. Он вытащил руку, в которой был зажат пенни, и взглянул на монетку. — Вы не можете взять за кошелек всего лишь пенни… — Он криво усмехнулся ей. Мелочи в коробке из-под сигар не набралось бы и на два доллара. Этих денег не хватило бы на оплату света единственной лампочки, горевшей в гараже. Впрочем, домашние распродажи — это всегда небольшая выручка, а заработанный пенни — это заработанный пенни, как гласит старая поговорка.
Он понял, что женщина что-то говорит ему:
— Эта вещица стоит столько, сколько за нее дадут.
— Что ж, пенни — это все, что у меня есть.
— Я не пренебрегаю и пенни. Были вещи получше, которые ушли еще дешевле. И вещи похуже тоже.
— Полагаю, так оно и есть, — сказал Мейсон, не задумываясь над смыслом своих слов. Ему сейчас хотелось только одного — уйти и унести с собой кошелек. Он вручил старухе монету, поблагодарил ее и вышел на утреннюю улицу, которая уже не выглядела столь многообещающе. Ему вспомнился один случай, и он почувствовал еще большую неловкость. Однажды, лет в десять, Джордж стащил в магазине несколько стеклянных шариков и был пойман. Сейчас он ощущал то же самое, даже хуже: он обманул старую даму, а не ловких продавцов, он не был ребенком, и его никто не поймал.
Возможно, он найдет какой-нибудь предлог, чтобы вернуться в гараж и положить на место кошелек с другой монеткой внутри, так, чтобы она не увидела. Он как раз собирался это сделать… да-да, так он и сделает — пойдет домой, возьмет пенни, положит в кошелек и оставит кошелек в гараже, словно так и было. На это уйдет минут десять, а его совесть успокоится. Если же он положит туда четверть доллара, ему станет в двадцать пять раз спокойнее.