«… разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились…»
Бытие, гл.7, ст.11.
Здесь всегда дождь.
На Ганимеде не бывает другой погоды.
Ливень, которому позавидовал бы тропический, монотонно стучится в жесткие купола станций, лупит по ним прозрачными кулаками и гневно бурлит, пенными ручьями стекая в распахнутые жерла дренажных колодцев. Непрерывно и неизбежно по всей этой чертовой планетке на серые плечи скал обрушиваются тонны воды — оксида водорода, чуть ли не самого распространенного вещества в природе.
Год за годом льет дождь, и жить бы нам в вечном грохоте, словно у подножия водопада, кабы не благословенная звукоизоляция. Но даже сквозь нее просачивается приглушенный шепот внешнего мира. Он заполняет паузы в разговорах, остается с тобой наедине, замещая тишину — едва заметный упрямый фон, шорох, шелест. Он вползает в мозг, медленно и надежно сводя с ума: подавляющий, гипнотический голос чужой планеты; надеюсь, не разумный.
Говорят, это зов Ганимеда, и если ты начал слышать его, пора собирать вещички и сваливать отсюда первым же рейсом. Говорят, современная звукоизоляция совершенна, даже самый чуткий слух не различит за ней ничего. Говорят, и подтверждают свои слова показаниями приборов. Но я-то слышу. Этот звук появился во мне с первых дней пребывания здесь. Он навязчив, но ничего, ко всему можно привыкнуть.
Купола не пропускают свет, однако проекционный режим создает иллюзию прозрачности. При полном безветрии огромные капли шлепаются вертикально, размазываясь по прочному сиплексу. Каждая размером с крупную вишню. Из-за низкого тяготения они падают гораздо медленнее, чем на Земле, а разбившись, собираются вместе, набухают и ползут вниз огромными слизняками.
В общем, дождь на Ганимеде — зрелище стоящее, когда видишь его впервые. На вторую неделю надоедает, к концу месяца перестаешь замечать, лишь на краю слуха постоянно шевелится отсекаемый сознанием звук.
— Меня зовут Пол Джефферсон, сэр! Я хочу в космос, сэр! — Есть что вспомнить. Всего-то-навсего шесть земных лет назад, летная школа, Портленд, штат Мэн.
И вот я здесь, на девятой базовой станции имени Сикорского, личный шофер и поди-подай-мальчик для Их Величеств ученого персонала. О нет, официально я тоже почти ученый, практикант, стажер-исследователь по специальности «внеземная минералогия». Дополнительная подготовка: водитель аэрокара и спасатель категории «Д».
Пучеглазая Мэгги честно пытается делать из меня человека, то есть планетолога — для нее это одно и то же. Однако тщетны надежды. На базальт упали брошенные зерна, не дадут всходов. Я такой же планетолог, как математик, физик или певец кантри, проще говоря — никакой. Все, что мне было нужно — сбежать с опостылевшей Земли, попасть в космос и обалдеть от неземного, а специальность… Нет, ну, надо же было какую-то выбрать — из тех, что требуются на небесах — а то простых водителей выпускают только в турпоездки на Луну.
Да и начальник станции, профессор Марков не дает Мэгги лепить из меня ученого. Молодому крепкому парню всегда найдется занятие: поднести батареи или стукнуть кувалдой, если роботы заняты более важным делом, а в молотке отказала гидравлика. Наколоть образцов и оттащить их по скалам до машины — зачем еще нужны стажеры? Разве это не наука? Двадцать кило чистейшей науки. Внушительная куча булыжников. Минералогия…
Собственно, ничего больше на Ганимеде и нет: вода да камни. Вода испаряется, затем проливается на камни и испаряется обратно. А поначалу не было даже их, только раздолбанный метеоритами лед, прямо над которым — черное космическое пространство. Как подвесили зеркала три четверти века назад, начали поджаривать планетку, так и поехало: лед растаял, уровень поверхности опустился на десяток километров, показались горные хребты, образовавшие Архипелаг, а все, что было летучего и жидкого, принялось испаряться и создало атмосферу. Дышать нельзя, но давление пристойное — уже выше, чем в Гималаях, и постоянно растет. При здешней-то силе тяжести — натурально, победа. И работа моя, если задуматься, не бей лежачего: поменять сейсмодатчик, если какой вылетел, притаранить Мэгги — пардон, доктору Маргарет Боровски — ее бульники или наведаться с обходом на завод. Непонятно, правда, на кой нужен этот обход автоматизированной фабрике по преобразованию воздуха. Данные о ее состоянии и так транслируются на пульт диспетчеру станции. Но меня разве кто спрашивает?
Поначалу тут, говорят, трясло. Декомпрессионный процесс. С островов убрался груз льда, и они пошли в рост, как тесто на дрожжах. Оказалось, шарик-то внутри горячий. Пооткрывались вулканы и почти двадцать лет Ганимед радовал планетологов горообразованием. Кроме ученых, понятно, не радовался никто — из графика освоения и так уже давно выбились.
Когда все успокоилось, на заваленном пеплом и залитым отвердевшей лавой Архипелаге появились первые станции и атмосферные заводы. Строили с хорошим запасом прочности, с амортизаторами на «плавающих платформах», так что даже солидный разлом, образуйся он вдруг прямо под ногами, не смог бы им повредить. Да и тихо уже давно, максимальный сейсм за прошедшие полгода — два балла; что может случиться в автоцеху, зачем его проверять?