Самым худшим днем в моей жизни я считал тот, когда семя моего отца излилось в чрево моей матери.
Я ошибался.
Отказ от еды, слезы и ее фигура на уступе скалы, видеть все это и узнать: «Я беременна», — было гораздо страшнее.
— Ты уверена?
Она лишь презрительно фыркнула.
Это рассердило меня:
— Кто он?
Она думала, что не поверю, поэтому и произнесла с вызовом, прямо в глаза:
— Принц Август.
В тот момент я поддался слабости и сказал:
— Тогда тебе будет лучше прыгнуть с этой скалы.
Она спрятала свой дерзкий взгляд и, опустив плечи, ушла в сторону замка.
Больше в тот день Катрин не заговорила. И в последующие тоже.
Я радовался малости — она приняла пищу и распорядился подавать ей лучшее и свежее. Лето цвело лобелией, когда кошмаром вернулся ее ночной плач и утренний отсутствующий взгляд.
— Прости, — как-то сказала она.
— Я не сержусь на тебя.
Чистая правда. Моя злость была направлена на принца Августа-Ники Адали.
Я жаждал отомстить ему, словно свершившаяся месть сможет все исправить. Я не думал, нет, о себе я не думал, но и о том, что это ухудшит положение Катрин, не подумал тоже. Во всем я винил испорченную несдержанность королевского отпрыска. И за своим гневом не видел очевидного: я сам привел ее в королевский дворец на бал дебютанток. Она сама ему отдалась. Без поединка.
Желание отобрать жизнь у наследника короля, как отобрали у меня мою отраду, лишить корону ее драгоценности, привело в итоге к этому страшному слову: «Измена», из уст королевского обвинителя.
В ожидании воздаяния я томился в «темной» камере, вспоминая милую Катрин в кружевах розового платья, захлебывающуюся смехом от счастья.
Я готовился к смерти. Назначенный мной опекун позаботится о ней и о ребенке. Мой дом, средства для жизни — все, что я мог оставить им после себя.
Я ждал смерти, но не то, что войдет под этим именем в мою камеру.
О ней говорили и только шепотом: «Ласковая смерть».
Когда вспыхнул свет, зрение вернулось не сразу.
На ней не было регалий, но я мог бы догадаться, кто смеет подавать себя в дерзкой мужской одежде.
— Зови меня Ники, граф.
— Эрлих Коус.
— Милорд Коус, — протянула она, да, напоминая, что я старший в роду и на мне лежит вся ответственность за все происходящее.
Ники-Августа Адали, меня пронзило осознание: «Ласковая смерть». Она!
— Ваше Высочество!
— Если точнее, твое обращение некорректно. Ваше Величество, теперь так следует обращаться.
Королева? Кое-что я точно пропустил.
— Как тебе здесь?
Я пожал плечами, может и не вежливо, но она понятливо улыбнулась и сказала просто:
— Тогда пошли.
Тех, кого Ники-Августа забирала из камер, никогда обратно не возвращались. Поэтому надежда была лишь на то, что кончина от ее руки будет быстрой. Я закрыл глаза когда она приблизилась вплотную и положила голову мне на плечо.
— Глупый мальчишка! — сказала она.
Я не помню момент переноса, зато помню блеск серебра ее глаз. И то, как она прикусила нижнюю губу. И тонкий, едва уловимый цветочный запах.
Выйти из камеры, темной камеры смертников, я не чаял, но выйти из нее, почти в обнимку, с королевой, и оказаться в большом светлом холле шикарно обставленного дома — оказалось из области другой реальности. Я впал в некое подобие ступора. Возможно, это объясняет, если не оправдывает, и мой неконтролируемый аппетит. И радость оказаться в парной, купальне, а следом в мягкой постели на шелковых простынях.
Я отключился сразу, едва рухнул на подушку, и впервые за свою жизнь ни разу не вспомнил о Катрин.
Меня разбудило не солнце, тьма еще жалась по сторонам, нарочито тускло горящий светильник не давал рассмотреть мою гостью, но хриплый шепот:
— Глупый, глупый мальчишка…
Разбудил и свел меня с ума. Мои худшие наследственные родовые черты — нетерпение и вожделение, коим я поддался беспрекословно, затмили разум.
— Я люблю тебя, — что-то подобно этому шептал я в своем безумии.
Она смеялась звонко, в темноте экстаза мне виделись ее глаза: клинки стали прокалывали меня насквозь, как насекомое насаживая на острие.
— Мальчик мой, — сказала она чужим грудным голосом.
Я открыл глаза.
В моих объятьях плавилась от страсти незнакомая женщина. Горячая, страстная, красивая. Чужая.
— Меня зовут Эрлих, — представился и добавил, — граф Коус.
— Агнес, — ответила она.
Так я познал баронессу Агнес Эления Стани.
— Все будет хорошо, — повторяла она мне позже, — Верь мне, верь ей, она лучшее, что могло с тобой случиться. Пусть способ попасть под ее руку ты выбрал неординарный, но она о тебе позаботится.
Она! Королева! Ласковая смерть… «Зови меня Ники» и улыбка. Не знаю отчего, но я вдруг заплакал, беззвучно, но баронесса все поняла и спрятала мои слезы у себя на груди.
— Мой мальчик, — шептала она, — Мой мальчик.
Я был ее мальчиком в тот момент и, захлебываясь в словах, говорил, говорил… А потом замолчал, словно этот лист моей жизни перевернулся, а следующий был не исписан. Или его вовсе не было.
Ее Величество Ники-Августа Адали навестила нас, когда, уже одетые, мы чинно восседали за столом. Баронесса довольно улыбалась.
— Ваше Величество, — Агнес изобразила книксен, я чуть задержался с поклоном, манеры мои отнюдь не улучшились в связи со всеми перенесенными злоключениями.
