Эрик Френк Рассел
"Эл Стоу"
Нет, они, конечно, ничего зря не делают. Может быть, тому, кто не знает, кое-какие их штучки и разные там правила покажутся довольно странными. Так ведь водить ракету в космосе - это вам не в корыте через пруд плавать! Вот, например, этот их трюк со смешанными командами - если подумать, вполне разумная вещь. На всех полетах за земную орбиту - к Марсу, к поясу астероидов и дальше - к машинам и на прокладку курса ставят белых с Земли, потому что это они изобрели космические корабли, больше всех о них знают и как никто другой умеют с ними управляться. Зато все судовые врачи - негры, потому что по какой-то, никому не известной причине у негров никогда не бывает космической болезни или тошноты от невесомости. А все бригады для наружных ремонтных работ комплектуются из марсиан, потому что они на этом собаку съели, потребляют очень мало воздуха и почти не боятся космической радиации. Такие же смешанные команды работают и на рейсах в сторону Солнца, например до Венеры. Только там всегда есть еще и запасной пилот здоровенный малый вроде Эла Стоу. И это тоже не зря. С него-то все и началось. Я, наверное, никогда его не забуду - он так и стоит перед глазами. Какой был парень! В тот день, когда он появился впервые, я как раз дежурил у трапа. Наш космолет назывался "Маргарет-Сити" - это был новехонький грузо-пассажирский корабль, приписанный к порту на Венере, от которого он и получил свое название. Стоит ли говорить, что ни один из космонавтов не называл его иначе, как "Маргаритка"... Мы стояли на колорадском космодроме, что к северу от Денвера, с полным грузом на борту оборудование для производства часов, научная аппаратура, сельскохозяйственные машины, станки и инструменты для Маргарет-Сити да еще ящик радиевых игл для венерианского института рака. Еще было восемь пассажиров, все - агрономы. Мы уже стояли на стартовой площадке и минут через сорок ждали сирены к отлету, когда появился Эл Стоу. Ростом он был почти два метра, весил сто двадцать килограммов, а двигалась эта махина с легкостью танцовщицы. На это стоило посмотреть. Он поднялся по дюралевому трапу небрежно, как турист в автобус, помахивая мешком из сыромятной кожи, где вполне поместилась бы его кровать и пара шкафов впридачу. Поднявшись, он заметил эмблему у меня на фуражке и сказал: - Привет, сержант. Я новый запасной пилот. Должен явиться к капитану Мак-Полти. Я знал, что мы ждем нового запасного пилота. Джефф Деркин получил повышение и перевелся на шикарную марсианскую игрушечку "Прометей". Значит, это его преемник! Он землянин, это ясно, но только он был и не белый, и не негр. Его лицо, неглупое, но маловыразительное, было обтянуто старой, хорошо продубленной кожей. А глаза его так и горели. С первого взгляда было видно, что это личность необычная. - Добро пожаловать, крошка, - сказал я. Руку я ему не подал, потому что она мне еще могла пригодиться.- Открой свою сумку и поставь в стерилизационную. Шкипер в носовом отсеке. - Спасибо, - сказал он без всякого намека на улыбку и шагнул в шлюз, взмахнув своим кожаным вместилищем. - Взлет через сорок минут, - предупредил я. Больше я Стоу не видел до тех пор, пока мы не отмахали двести тысяч миль и Земля не превратилась в зеленоватый полумесяц позади нашего газового хвоста. Только тогда я услышал в коридоре его голос - он спрашивал, где найти каптерку. Ему показали на мою дверь. - Сержант, - сказал он, протягивая свое предписание, - я пришел за барахлом. Он оперся на барьер, раздался скрип, и барьер прогнулся посередине. - Эй! - заорал я. - Прошу прощения! Он выпрямился. Барьер чувствовал себя куда устойчивее, когда Стоу стоял отдельно от него. Я проштемпелевал его предписание, зашел на оружейный склад и взял для него лучевой пистолет с обоймой. Самые большие болотные лыжи для Венеры, какие я мог найти, были ему размеров на семь малы и на метр коротки, но ничего лучшего не было. Он получил еще банку универсального смазочного масла, жестянку графита, батарейку для микроволнового радиофона и, наконец, пачку таблеток с надписью: "Дар Корпорации ароматических трав с Планеты бракосочетаний". Он сунул мне душистые таблетки со словами: - Это возьми себе - меня от них тошнит. Все остальное он не моргнув глазом собрал в охапку. Я в жизни не встречал такой невыразительной физиономии. И все-таки, когда он увидел скафандры, у него на лице появилось что-то вроде задумчивости. На стене висели, как слинявшие шкуры, тридцать земных скафандров и шесть шлемов с наплечниками для марсиан: им больше одной десятой атмосферы не требуется. Для Стоу не было ничего подходящего. Я не мог бы ничего ему подобрать, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Это было все равно, что пытаться засунуть слона в консервную банку. Он повернулся и легкими шагами потопал к себе - вы понимаете, что я хочу сказать? Он с такой легкостью владел своими тоннами, что я подумал: если ему вдруг вздумается побуйствовать, хорошо бы оказаться где-нибудь подальше. Не то чтобы я заметил в нем такую склонность нет, он был настроен вполне дружелюбно, хотя и немного загадочно. Но меня поражала его спокойная уверенность в себе, его быстрые и бесшумные движения. Бесшумные наверное, потому, что ботинки у него были подбиты дюймовым слоем губки. "Маргаритка" не торопясь ползла себе в пустоте, а я все не спускал глаз с Эла Стоу. Да, мне было любопытно, что он за человек, потому что я таких еще не встречал, а мне всякие попадались. Он был по-прежнему необщителен, но всегда вежлив, дело свое делал аккуратно, быстро и вообще вполне удовлетворительно. Мак-Нолти он очень понравился, а наш капитан никогда не был склонен сразу лезть к новичкам целоваться. На третий день Эл потряс марсиан. Все знают, что эти пучеглазые, почти не дышащие проныры с десятью щупальцами уже больше двух столетий как присосались к титулу чемпионов Солнечной системы по шахматам. Никто из жителей других планет не мог их положить на лопатки. Они были просто помешаны на шахматах, сколько раз я видел, как они, собравшись кучкой, переливались всеми цветами радуги от волнения, когда кто-нибудь после тридцати минут глубокого раздумья делал ход пешкой. Как-то раз, сменившись с вахты, Эл все восемь часов отдыха просидел при одной десятой атмосферы в правом шлюзе. В переговорном устройстве долгие паузы сменялись дикими воплями и пронзительным чириканьем, как будто эти осьминоги там вместе с ним спятили. Когда дело подошло к концу, наши ремонтники были еле живы. Кажется, Эл согласился сыграть с Кли Янгом и загнал его в пат. А Кли на последнем чемпионате Солнечной системы занял шестое место и проиграл всего десять партий - и уж, конечно, только своим братьям-марсианам. После этого ребята с красной планеты от него не отставали. Стоило ему смениться с вахты, как они его хватали и тащили в шлюз. На одиннадцатый день он сыграл с шестерыми сразу, две партии проиграл, три свел вничью и одну выиграл. Они решили, что он - какой-то феномен (по сравнению с жителями Земли, конечно). Зная их, я тоже так решил. И Мак-Нолти тоже. Тот даже в бортовой журнал занес этот результат. Вы, наверное, помните, какой шум подняла аудиопресса в 2270 году по поводу "мужества мудрого Мак-Нолти"? Ну как же, ведь это стало космической легендой. Потом, когда мы благополучно вернулись, Мак-Нолти долго открещивался от всей этой славы и рассказывал, кому она должна принадлежать на самом деле. Но репортеры, как всегда, нашли себе оправдание. Капитаном-то был Мак-Нолти, сказали они. А потом у него очень подходящая фамилия - получается аллитерация. Похоже, что существует целая секта журналистов, которых хлебом не корми, только дай им аллитерацию. А весь этот шум поднялся из-за обыкновенного летающего обломка - из-за него я даже поседел. Кусок железоникелевого метеорита, летевший себе не спеша мимо с обычной космической скоростью - вз-з-з-з! Орбита его лежала в плоскости эклиптики и пересекала наш курс под прямым углом. Ну и наделал же он бед! Никогда я не думал, что маленький камешек может такое натворить. До сих пор у меня в ушах стоит свист воздуха, который вырывается наружу через эту рваную дыру. Мы успели потерять порядочно воздуха, прежде чем автоматические двери закупорили аварийный отсек. Давление упало уже до шести десятых атмосферы, когда компрессоры остановили его падение и начали понемногу поднимать. Марсианам-то это было нипочем: для них и шесть десятых - все равно, что дышать густыми помоями. В том закупоренном отсеке остался один механик. Другой спасся - он едва успел проскочить, когда дверь уже закрывалась. Но тот, думали мы, вытянул бумажку с крестиком. Скоро мы выбросим его через шлюз, как и многих его товарищей, которым довелось вот так закончить свой срок службы. Парень, который успел выскочить, стоял, прислонившись к переборке, белый, как мел, когда появился Стоу. Челюсть у него так и ходила ходуном, а глаза светились, как лампы, но голос оставался спокойным. - Выйди отсюда и задрай двери, - сказал он, отодвигая в сторону спасшегося механика. - Я его вытащу. Когда постучу, откройте и скорее впустите меня. Мы задраили за собой герметическую дверь. Что он там делал, мы не видели, но индикаторная лампочка показала, что он отключил автоматику и открыл дверь в аварийный отсек. Через десять секунд лампочка погасла - та дверь снова была закрыта. Раздался сильный, торопливый стук. Мы открыли, и к нам в отсек ввалился Эл, держа в охапке бесчувственное тело механика. Он тащил его, как котенка, и с такой скоростью понесся по коридору, что мы испугались, как бы он с разгону не прошиб носовую броню. Тем временем мы обнаружили, что наше дело дрянь. Отказали ракетные двигатели. Трубки Вентури были в порядке, и камеры сгорания тоже остались целы. Инжекторы работали великолепно - если качать топливо вручную. Горючего мы не потеряли ни капли, и корпус был невредим, если не считать этой рваной дыры. Но система управления зажиганием и впуском топлива вышла из строя она находилась как раз в том отсеке, куда попал метеорит, и превратилась в кучу железного лома. Это было очень серьезно. Больше того, все были убеждены, что грозит неминуемая гибель. Я не сомневаюсь, что и Мак-Нолти пришел к этому мрачному выводу, хотя в своем официальном рапорте он назвал это лишь "затруднением". Это очень на него похоже. Удивительно, как он не написал, что мы были "слегка озадачены". Так или иначе, тут выскочили марсиане: в первый раз за шесть рейсов им предстояла настоящая работа. Давление уже поднялось до нормы, и им пришлось потерпеть, пока они не влезли в свои шлемы с наплечниками. Кли Янг покрутил носом, недовольно помахал щупальцем и пропищал: "Плавать можно!" Это такая любимая марсианская шутка: всякий раз, когда давление им не по вкусу, они машут щупальцами, как будто плывут, и говорят: "Тут плавать можно". Только когда Кли Янг нацепил свою одежку и спустил в ней давление до привычной ему одной десятой, ему стало полегче. Нужно отдать марсианам должное - они работали на совесть. Они могут удержаться на самом гладком полированном льду и вкалывать по двенадцать часов на таком кислородном пайке, которого человеку с Земли не хватило бы и на девяносто минут. Я видел, как они выбрались через шлюз наружу, выпучив глаза под своими перевернутыми аквариумами и таща кабели питания, плиты для ремонта обшивки и сварочные аппараты. За иллюминаторами занялось голубое сияние - это они принялись резать, ровнять и залатывать ту рваную дыру. Все это время мы продолжали пулей лететь к Солнцу. Если бы не авария, мы бы скоро развернулись и часа через четыре дошли до орбиты Венеры. Там мы дали бы ей себя догнать и, не спеша притормозив, спокойно пошли бы на посадку. Но когда в нас врезался этот крохотный метеорит, мы все еще держали курс прямо на самую жаркую печку во всей Солнечной системе. И теперь мы продолжали к ней лететь, а скорость все росла под действием притяжения Солнца. Я вообще-то и сам собирался написать в своем завещании, чтобы меня кремировали, но не так скоро! В носовой рубке Эл Стоу непрерывно совещался с капитаном Мак-Нолти и двумя астровычислителями. Снаружи по корпусу продолжали ползать марсиане, озаряемые вспышками мертвенно-голубых огней. Механики, конечно, не дожидались, когда ремонт будет окончен, - они надели скафандры, отправились в аварийный отсек и принялись творить там порядок из хаоса. Все они были чем-то заняты, и мы, остальные, им завидовали. Даже в безнадежном положении гораздо легче, если можешь что-то делать. А бить баклуши в то время, когда другие работают, - мало приятное занятие. Два марсианина вошли через шлюз, взяли несколько плит обшивки и снова выползли наружу. Один из них прихватил еще и карманные шахматы, но я их тут же отобрал. Потом я решил наведаться к нашему негру - врачу Сэму Хигнету. Сэм буквально вытащил механика из могилы. Помог кислород и массаж сердца. Это могли сделать только длинные, ловкие пальцы Сэма. Кое-кому такое удавалось и раньше, но не часто. Сэм как будто не знал, что произошло, да и не проявил к этому никакого интереса. Он всегда такой, когда у него на руках больной. Он ловко затянул разрез на груди механика серебряными скрепками, разрисовал ему все тело йодированным пластиком и охладил липкую массу, обрызгав ее эфиром, чтобы она застыла. - Сэм, ты чудо! - сказал я. - Это Элу спасибо,- ответил он.- Эл доставил его сюда вовремя. - Нечего сваливать вину на другого, - пошутил я. - Сержант, - сказал он серьезно, - я врач. Я делаю, что могу. Я не мог бы спасти этого человека, если бы Эл не доставил его ко мне вовремя. - Ладно, ладно, - согласился я. - Пусть будет так. Сэм - хороший парень. Но он, как и все врачи, немного помешан на этике. Я оставил его возиться с больным, который уже начал ровно дышать. На обратном пути я встретил Мак-Нолти - он проверял топливные цистерны. Он взялся за дело сам, а это что-то да значило. Лицо у него было озабоченное, а это значило очень многое. Это значило, что мне можно не тратить время на составление завещания, потому что его никто никогда не прочтет. Я смотрел, как его осанистая фигура скрылась в носовой рубке, и слышал, как он сказал: "Эл, наверное, тебе..." А потом дверь закрылась и стало тихо. Похоже было, что он возлагает на Эла немалые надежды. Что ж, Эл был как будто на многое способен. Теперь, когда мы сломя голову летели в тартарары, шкипер и этот молчаливый запасной пилот держались как закадычные приятели. Один из агрономов выскочил из своей каюты. Я хотел было скрыться в каптерке, но не успел. Он уставился на меня широко раскрытыми глазами и сказал: - Сержант, там, в моем иллюминаторе, виден полумесяц! Он стоял, выпучив глаза на меня, а я выпучил глаза на него. Если нам видна половинка Венеры, значит, мы пересекаем ее орбиту. Он тоже все знал - это было написано у него на физиономии. - Так на сколько же времени нас задержит это несчастье? - настойчиво продолжал он. - Не представляю, - ответил я вполне искренне и почесал в затылке, стараясь выглядеть одновременно бодрым и туповатым. - Капитан Мак-Нолти сделает все, что возможно. Доверьтесь ему. Папаша все может! - Вы не думаете, что нам... э-э-э... грозит опасность? - О, конечно, нет! - Врете, - сказал он. - Знаю, - ответил я. Это его обезоружило. Недовольный и озабоченный, он вернулся в каюту. Скоро он увидит Венеру в фазе три четверти и расскажет об этом всем остальным. И тогда нам придется жарко. Мы попадем в пекло. Последние остатки надежды испарились примерно тогда же, когда дикий рев и сильная тряска возвестили нам, что умолкнувшие было ракетные двигатели снова заработали. Шум продолжался лишь несколько секунд, а потом двигатели отключили: было уже ясно, что с ними все в порядке. Услышав шум, агроном выскочил из каюты, как ошпаренный. Теперь он знал самое худшее. За три дня, прошедшие с тех пор, как Венера предстала перед нами в виде полумесяца, все уже узнали о нашем положении. Венера осталась далеко позади, и сейчас мы пересекали орбиту Меркурия. Но пассажиры все еще надеялись, что кто-нибудь совершит чудо. Ворвавшись в каптерку, агроном сказал: - Двигатели снова работают. Значит... - Ничего это не значит, - сказал я. Не стоило пробуждать напрасные надежды. - Но разве мы не можем развернуться и полететь обратно? Он вытер пот, стекавший по его щекам. Это было не от испуга: просто температура внутри корабля уже мало чем напоминала Арктику. - Сэр, - ответил я, - мы теперь несемся с такой скоростью, что уже ничего нельзя сделать. - Эх, пропала моя ферма, - с горечью проворчал он. - Пять тысяч акров наилучшей земли для выращивания венерианского табака, не считая пастбищ. - Сочувствую, но с этим все кончено. "Трррах!" - снова заработали ракеты. Меня швырнуло назад, а его скрючило, как будто от боли в животе. Там, в носовой рубке, кто-то - или Мак-Нолти, или Эл Стоу время от времени запускал двигатели. Никакого смысла в этом я не видел. - Это зачем? - спросил агроном, разогнувшись. - Да просто так, ребята балуются, - ответил я. Сопя от возмущения, он пошел к себе. Типичный эмигрант с Земли - сильный, здоровый и мужественный, - он был не столько встревожен, сколько раздражен. Полчаса спустя по всему кораблю зажужжал сигнал общего сбора. Это был стояночный сигнал, в полете им никогда не пользовались - по этому сигналу вся команда и все, кто находился на корабле, должны были собраться в рубке. Предстояло что-то небывалое в истории космических полетов - может быть, прощальное слово Мак-Нолти?
