Корпус был разделен коридором. Слева шесть дверей, справа одиннадцать. Вторая дверь налево ведет к механикам. Это самое обширное помещение сектора, и когда объявили, что созывается срочное производственное совещание, все по привычке потянулись сюда. Курящие устраивались у окон, прячась от укоризненных взглядов заведующей химической лабораторией Анны Афанасьевны. Она не терпела табачного духа.
— Алик! Когда мы играем с мастерскими?
— Самый милый воротничок — полоска меха.
— …И этот ему отвечает: «В бочке!»
Смех. Кто-то рассказал анекдот.
— Нет, нет, баклажаны и помидоры надо тушить совместно.
С порога сообщили:
— Идут!
Из самой дальней двери, окрашенной цинковыми белилами и снабженной табличкой «Заведующий сектором», вышли двое — директор института и профессор Павел Петрович Бобылев, который издавна возглавлял сектор. Профессора раньше за глаза называли шефом, мэтром, папочкой, балабусом. Но однажды Алик Хайдаров произнес длинную горячую речь, в которой доказывал, что все эти слова — банальность. Речь подействовала, и профессора Бобылева с тех пор начали именовать по-новому, причем весьма лаконично — Ус. Почему — Ус? За усы — неважнецкие реденькие усы, которые должны были прикрывать шрам на верхней губе. В молодости Бобылев занимался теорией детонации, и после очередного эксперимента, завершившегося грохотом, звоном стекла и визгом лаборанток, очутился в хирургической клинике. Пришлось отрастить усы.
Бобылев шел степенно, задрав голову, и сотрудники сделали вывод, что он раздражен. Семенил директор института, держа Павла Петровича под руку. Начальство проследовало к верстаку, заставленному коробками от микроскопов. Разговорчики поутихли. Курильщики, торопливо затянувшись, гасили сигареты о трубы радиаторов отопления. Бобылев подозвал лаборанта и вручил ему стопку бумаги — писать протокол.
Директор встал, но за высокими коробками виднелась лишь его прическа.
— Хотя меня не видят, но услышат, — весело пообещал директор, и собравшиеся засмеялись, ибо при очень обидном для мужчины росте директор обладал каким-то совершенно диковинным басом. — Приступим? Товарищи! Повод для нашей встречи неприятный. Мы хотим проинформировать коллектив о безобразном происшествии, подобного которому у нас до сих пор не было. Это просто скандал!
Все умолкли.
— Речь идет о совершенно невероятном поведении молодого сотрудника вашего сектора Завалишина.
Скрипнули стулья и табуретки. Взгляды отыскали худощавого, бледного парня, который хмуро разминал папиросу. Парень сидел в углу и упорно разглядывал патрон настольно-сверлильного станка.
— Вот что произошло, — гремел директор. — Все вы знаете, какие хорошие научные и производственные отношения сложились у нас с геологами Кызылташской экспедиции. Многие из вас пользовались материалами и данными, которые они нам любезно предоставляли. Так вот, руководитель этой экспедиции попросил меня оказать содействие в ремонте приборов и рации, ибо их ремонтная база сейчас чрезвычайно загружена. Мы решили направить Завалишина, и вот тут он показал себя во всей красе! Он отказался ехать! Он, видите ли, занят! Я не буду приводить его высказываний — форма их настолько вызывающая, что я не могу найти слов для возмущения. Вопросом об оскорбительном отношении ко мне я не хочу подменять вопрос об элементарном соблюдении норм трудовой дисциплины. Если бы это была первая и единственная претензия к Завалишину, то я, вероятно, ограничился бы административными мерами. Но у нас уже давно складывается о нем отрицательное мнение. Научная бесплодность — раз. Игнорирование общественных поручений — два. Моральный облик — три. У нас здоровый коллектив, мы никому не позволим мутить воду. Мнение руководства совершенно определенное — от сорняков надо избавляться. Но прежде чем делать этот решительный и неприятный шаг, мы хотим послушать вас, коллег и ближайших сотрудников Завалишина. Прошу выступать и высказываться.
Высказываться никто не хотел. Тогда директор обратился к Анне Афанасьевне — гордой и величественной особе. Она пожала плечами:
— Мне трудно судить о профессиональных достоинствах и недостатках Завалишина, но о его манере поведения… Когда заходишь к нему в лабораторию, невольно настораживаешься. По форме его слова приемлемы, но по тону… А как он относится к нашим молодым сотрудницам? У него для них не находится ничего, кроме: «Давим науку, милые? С такими мордашечками…. — Анна Афанасьевна возмущенно поперхнулась и повторила: — с такими мордашечками очень просто сказать новое слово в науке. Подцепить профессора и жи-и-и-к — мадам профессорша!»
Смех. Профессор Бобылев заерзал, словно это относилось к нему. Анна Афанасьевна негодующе оглянулась.
— Не вижу поводов для усмешек. Для меня не было неожиданным поведение Завалишина по отношению к директору. Он на такое способен. Но… ради объективности должна сказать, что газоанализаторы он ремонтирует нам очень добросовестно.
Директор предоставил слово заведующему термической лабораторией Алику Хайдарову. Алимжан Хайдарович Хайдаров, или по-дружески просто Алик, универсальный молодой человек. Он слегка волейболист, слегка шахматист, слегка художник. Все это не помешало ему год назад уверенно защитить диссертацию. Вместе с Бобылевым он вел основную тему сектора. С Завалишиным Алик поддерживал вполне доброжелательные отношения.
