8 декабря 1980 года, 23.45. В редакции «Нью-Йорк пост» стучит телетайп. Скучая, ночной редактор читает сообщение: «ИНФОРМАЦИЯ О ВЫСТРЕЛАХ В ЧЕЛОВЕКА. ЖЕРТВА ДОСТАВЛЕНА В ГОСПИТАЛЬ РУЗВЕЛЬТА. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ СВЕДЕНИЙ НЕТ». Ночная пальба в Нью-Йорке — это не сенсация. Сообщение — в корзине для бумаги.
Но когда чуть позже становится известно, в кого стреляли, новость мгновенно облетает земной шар — УБИТ ДЖОН ЛЕННОН!
Нью-Йоркские радиостанции прерывают свои программы и передают песни «Битлз». Перед последним домом Леннона — Дакота-билдингом — в глухом трауре тысячи фанов. Несколькими днями позже более ста тысяч страждущих собираются в Центральном парке, где не смолкает песня «Дайте миру шанс». 20 000 поклонников Леннона толпятся на площади Святого Джорджа в Ливерпуле. Пять часов подряд разные группы поют песни Джона, в колеблющемся зареве свечей бесконечно звучит знаменитый рефрен — «Дайте миру шанс».
Но происходит и другое: концерны грамзаписи, не медля ни минуты, начинают выгодную распродажу смерти Джона Леннона. Через три дня после убийства штампуются и выбрасываются на рынок 300 тысяч экземпляров «Представь себе» и «Счастливого Рождества (Война окончена)», к этому прибавляются сто тысяч пластинок «Дайте миру шанс» и «Баллада о Джоне и Йоко».
Что же это был за человек, чья смерть вызвала такую реакцию? Эгоцентрический клоун, гениальный художник или делец, продававший свои идеалы?
Многие считают его человеком, который всей своей сутью и необыкновенным талантом служил делу мира и борьбе с насилием.
Однако из предвзятого видения фанатов возникает нереальная, идеалистическая картина, которая имеет мало общего с истинной личностью Леннона. Попытка втиснуть его в рамки клише была бы несправедливой по отношению к его памяти.
Кто полагает, что его жизнь прошла исключительно под девизом «Все, что вам нужно, — это любовь» (песня «Битлз» — прим. пер.); кто видит в нем только борца за идею мира против войны, тот игнорирует, к примеру, все то насилие, которое обрушила на него общественная среда, насилие, на которое он должен был реагировать и к которому вынужден был приспосабливаться.
В шоу-бизнесе с его жесткими правилами, в развлекательной индустрии, ориентированной на прибыль, всякий успех имеет свою цену. Джон Леннон оплатил ее сполна.
От необходимости приспосабливаться он часто страдал, но по-другому вести себя не мог. И тем удивительнее факт, что в этих обстоятельствах он развился в политически ангажированного художника, что особенно проявилось в песнях 1968—1973 годов. В них он объявил себя борцом за мир, поддержал движение за гражданские права в США, осудил американскую агрессию во Вьетнаме.
Неоспоримо то, что Джон Леннон был одаренным музыкантом и зонг-поэтом, которому поп-музыка обязана многим.
Трагическими были не только обстоятельства его смерти, но и то, что в конце жизни он потерял иллюзии и, усталый, отказался от политической борьбы, надеясь найти смысл бытия в маленьком личном мирке.
С началом индустриальной революции XVIII—XIX веков и расширением британской колониальной империи Ливерпуль стал важнейшим центром торговли хлопком. О том, какое бурное развитие получили город и порт, говорят такие цифры: с 5000 жителей в 1700 году население возросло до 119.000 в 1821 и до 552.508 в конце девятнадцатого столетия.
Население города на Мерси (река в Ливерпуле — прим. пер.) представляло собой поистине разноцветную смесь: англичане, валлийцы, ирландцы, чернокожие из заморских владений в Карибском бассейне, азиаты из дальневосточных колоний, индусы. Особенно заметное влияние на характер жителей этого города оказала мощная по численности ирландская группа населения. О ливерпульцах ходила слава, что они обладают особым сортом юмора, взрывной агрессивностью и склонностью к стихийным поступкам. Свойства, которые, очевидно, возникли не только из-за смешения представителей разных рас и народов, но в равной степени из-за тяжелых условий их существования.
К началу нашего столетия Ливерпуль был не только вторым по величине портом Англии, но и городом с развитой индустрией.
Ливерпуль. На заднем плане — великолепные строения 19-го века. Спереди — бездействующий портовый бассейн.
Когда фабричные трубы дымили и конторские книги фабрикантов полнились заказами, когда процветали экспортные и импортные сделки, а порт загружался до пределов возможного, тогда ливерпульским рабочим жизнь казалась не то чтобы радужной, но на свое жалованье им грех было обижаться. По-другому обстояло дело в периодически наступавшие кризисные времена. В момент кульминации мирового экономического кризиса 1931 года число безработных индустриального Ливерпуля возросло на сто тысяч.
