Глава 1. КАК ЭТО ВСЕ НАЧАЛОСЬ
Питер подумал, что его сшибла машина, хотя помнил только, как он вырвался от няни и побежал через дорогу к скверику, где полосатая уличная кошка грелась и умывалась на весеннем солнышке.
Няня закричала, что-то стукнуло, и сразу стало темно. А сейчас Питеру было больно, как тогда, когда он бежал за мячом, упал и ободрал ногу.
По-видимому, он лежал в постели, в няня как-то странно глядела на него. Мамы не было, но Питер не удивился: мама вечно куда-то спешила, наряжалась и уходила, оставляя его с няней. Конечно, в восемь лет няню иметь поздновато, но у мамы не хватало времени ни погулять с ним, ни посидеть перед сном.
Если Питер лежал в постели, значит, он был болен, а если ты болен, может случиться, что мама с тобой посидит, когда вернется, и даже разрешит завести котенка.
Котенка он хотел, сколько себя помнил, лет с четырех, когда летом на ферме увидел целую корзину белых и рыжих меховых клубочков и белорыжую кошку, которая гордо и нежно облизывала их одного за другим. Она была теплая, мягкая, и внутри у нее что-то урчало и подрагивало. Потом он узнал, что это бывает, когда кошке очень хорошо.
С тех пор он и хотел завести котенка, но ему не разрешали. Жили они в небольшой квартире на Кэвендиш-сквер. Папа, полковник Браун, в городе бывал редко и против котенка не возражал, но мама говорила, что и так у них повернуться негде. Но главное – кошек боялась няня, а мама боялась, как бы няня не ушла.
Питер ко всему этому привык и знал, что такова жизнь, но тосковал он сильно и дружил со всеми местными кошками, а кошек бездомных он таскал домой, и как-то ему удалось тайком от няни продержать одну из них в комоде целых два дня. Вообще же няня гнала их шваброй, а если кошка забивалась в угол, хватала ее за шкирку и выбрасывала за дверь. Питер уже и плакать перестал, то есть плакать он плакал, но тихо и даже без слез.
А сейчас, лежа в постели, он решил поплакать громко, но почему-то не смог. Да и все было как-то непонятно: кровать качало, она куда-то плыла, нянино лицо становилось все меньше, и ему казалось даже, что это не няня, а кошка, к которой он бежал через дорогу, когда его сшиб грузовик.
Собственно, это кошка и была, она сидела перед ним, улыбалась н ласково смотрела на него большими глазами, круглыми, как нянины очки. Он заглянул в них, и ему стало легче, словно он окунулся в прохладное изумрудное озеро. От кошачьей улыбки, наоборот, становилось уютно и тепло. Одно удивило его: в глазах, как и в очках, он отражался, но не мог узнать своего отражения. Голова была круглая, как будто кошачья. Он посмотрел на свои руки и увидел белые кошачьи лапы. И тогда он понял, что, собственно, лежит не в постели, а на постели. Одеяла на нем нет, а сам он покрыт белым шелковистым мехом.
Полосатая кошка куда-то исчезла, и вместо нее у кровати появилась огромная няня.
– Брысь! – заорала она. – Ах ты, опять кота притащил!
– Няня! – закричал Питер. – Это я! Я не кот!
– Я тебе помяукаю! – возопила няня и замахнулась на него шваброй. Он забился в угол. Она схватила его за шкирку и понесла к дверям на вытянутой руке, хотя он беспомощно болтался и жалобно кричал.
Причитая и бранясь, она пробежала вниз по лестнице, вышвырнула его на улицу и с силой захлопнула дверь.
Глава 2. КАК ПИТЕР БЕЖАЛ С КЭВЕНДИШ-СКВЕР
На улице было холодно и сыро, солнце скрылось, небо обложило тучами, и начался дождь.
От страха и тоски Питер взмяукнул так жалобно, что женщина из дома напротив сказала мужу:
– Господи! Прямо как ребенок.
Она отодвинула занавеску, и Питер закричал ей:
– Пустите меня! Пожалуйста! Меня выбросили из дому…
Но соседний муж ничего не понял и сказал так:
– И откуда они берутся? А ну брысь!
Тут к дому подъехал газетчик на велосипеде и в надежде на чаевые поддержал клиента, стукнув Питера по спине туго свернутой газетой. Питер кинулся прочь, сам не зная куда, чудом увернулся от огромной машины, но его окатило грязной водой.
Мокрый насквозь, он в первый раз огляделся и увидел очень странный мир, состоявший главным образом из тяжелых ботинок и туфель на высоких каблуках. Кто-то сразу наступил ему на хвост. Питер заорал, и сверху раздался злой голос:
– Так и шею сломаешь! А ну брысь!
После этого вторая нога ловко ударила Питера прямо в бок, и несчастный, себя не помня от страха, кинулся неведомо куда.
Лондон стал совсем другим, и все, что прежде так привлекало и радовало – звуки, запахи, светлые витрины, голоса, шум и шорох колес, – теперь пугало его больше и больше. Прижав уши и вытянув палкой хвост, Питер бежал по дождливому городу, то выскакивая на ярко освещенные улицы, то ныряя в черные аллеи и кривые переулки. И на свету и в темноте было одинаково страшно, а хуже всего был дождь.
Когда Питер был еще мальчиком, он дождь любил, но коту очень трудно под дождем. Мех у него слипся клочьями и больше не грел, холодный ветер хлестал прямо по обнажившимся полоскам кожи (а у котов кожа тонкая), и, как быстро Питер ни бежал, согреться он не мог. Холодно было и подушечкам на лапах, прикасавшимся к мокрым плитам. Но хуже всего было не это: весь город, совершенно весь, стал ему врагом.