Древо тем. Книга замыслов

Лучшие из моих книг — ненаписанные. Не помню, чьи слова, не мои, но правильные. Могу присоединиться, поставить свою подпись. Замысел обычно лучше исполнения, это естественно. О ненаписанном мечтаешь, думая только о выигрышном, а в готовой вещи все должно быть пригнано — глава к главе, реплика к реплике. В замысле нет невыразительной соединительной ткани, только кости и мускулы, только плоть, только суть. И иначе скажу: замысел это фасад. Но, к великому сожалению архитекторов, одни только фасады не строятся; в доме должны быть еще лестницы, комнаты, полы и потолки, передние, кухни и даже туалеты, желательно несовмещенные. Вот и пристраиваешь к нарядному фасаду замысла необходимые переходы, грубо оштукатуренные иногда.

А как же фасады без комнат?

Но, между прочим, архитекторы не стесняются, публикуют проекты невыстроенных зданий. Среди них есть классика, например баженовский проект перестройки Кремля. Очень интересное решение… хорошо, что не осуществили. Снесли бы неповторимый Кремль, сделали бы некое подобие Петербурга. Но не о том речь. Оказывается, в других видах искусства охотно демонстрируют замыслы. Архитекторы выпускают альбомы проектов, у художников — этюды, эскизы, наброски, драматурги пишут либретто…

Альбом литературных проектов! Возможно такое?

Почему тянет меня публиковать замыслы? Во-первых, возраст подстегивает — не молоденький, за семьдесят перевалило. Силы убывают, впереди считаные годы. Сколько? Не будем загадывать. А книги у нас издаются неторопливо — от первой строчки до переплета проходит лет семь. Значит, что же я успею? Один роман, от силы — два, если повезет.

И тут начинается трагедия выбора. «Ди Вааль ист ди Кваль», — говорят немцы, что означает: «Выбор — это мучение». И огорчение, добавил бы я. И отречение. Выбрал одно — все остальное — уже не твое. Каждый знает это с детства. Добрые взрослые тети подводят тебя к вазе с пирожными: «Выбирай, деточка, любое!» Но что значит «выбирай!». Если я возьму эклер, следовательно, я откажусь от корзиночки, от заварной картошки, от песочного, миндального, бисквитного, от слоеного наполеона, кремовой трубочки, безе. Отречение, сплошное отречение. А откусишь, уже поздно передумывать.

Так и у взрослых. Выбор жены — отказ от всех прочих девушек. Выбор местожительства — отказ от всех остальных квартир, городов и сел. Выбор профессии — отречение от других профессий. Если я стану врачом, значит, никогда не буду географом, геологом, геодезистом, генералом, артистом, юристом, машинистом… Правда, я могу стать еще писателем и написать про всех: про врача, геолога, географа… артиста, юриста и машиниста.

Но и здесь меня подстерегают страдания выбора.

А про кого? И на какую тему?

250 тем накопилось у меня в черной папочке. Какой же посвятить свои годы, как отречься от прочих 249?

Нет, конечно, не все стоящие. Иные устарели, иные использованы другими авторами. Не вижу я одной-единственной, все затмевающей. А если мне в голову придет еще что-нибудь получше? Ведь мысли-то наслаиваются на мысли. Придумывается. Откликается на новшества.

Видимо, нельзя увесистым романом откликаться на движение. Отложить на семь лет? Какая-то другая форма нужна, пооперативнее. Как появился замысел, так сразу же и…

И что сразу?

Написать и опубликовать!

И замыслилась у меня «Книга замыслов».

Вот сколько доводов в ее пользу. Первый: ненаписанная книга лучше написанной. В ней еще недостатков нет. Второй: архитекторы публикуют проекты, художники выставляют этюды, драматурги пишут либретто, чем хуже литераторы? Третий: выбор — мучение, огорчение и отречение. Не обещаю 250, но хоть десяток—другой получат слово. Четвертый довод: идеи стареют, не срабатывают вовремя, не овладевают массами, не становятся силой. В лучшем случае без меня высказываются, да и не всегда у нас.

Еще один довод есть: пятый, личный, для меня индивидуальный. Мне нравится выстраивать замыслы. По душе такая работа.

Один из знакомых писателей говорил мне, что он терпеть не может составлять планы. Для него это тяжкая и нудная работа. Он торопится, расставив главы, приступить к выписыванию деталей. Вот перед глазами главная комната в деревенском доме, так называемая зала, томный дух от протопленной печи, косые трещины в бурых брусьях стены, короткое платье Аленки в синий горошек, исцарапанные коленки, косички, как кисточки для бритья. И он, мой добрый знакомый, гордится этими кисточками, считает их удачной находкой. А для меня косички эти — проходная деталь. Мне важно понять (и объяснить читателю), почему эта Аленка любит Ваню, а замуж выходит за Васю, как это в ней уживаются великодушие и притворство, как это она в один и тот же день бывает бескорыстна и скупа, слепа и прозорлива, благородна и подла. И я одену ее как попало, может быть, предоставлю вам самим выбирать мануфактуру, но пройду сорок километров по комнате от угла до угла и обратно, размышляя о психологии Аленки, продумывая ее биографию, связывая ниточками «почему?» и «потому». Я даже напишу, прежде чем сесть за первую главу, трактат об аленках, их происхождении, развитии и роли в экологии, и трактат этот, так бывало у меня не раз, окажется интереснее всего романа об Аленке.