Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт
Авторы: Владимир Викторович Колесов
Жанры: История, Языкознание
Циклы: Филология и культура , Древняя Русь: наследие в слове №3
Формат: Полный
Всего в книге 167 страниц. Год издания книги - 2004.
В книге рассматривается формирование этических и эстетических представлений Древней Руси в момент столкновения и начавшегося взаимопроникновения языческой образности славянского слова и христианского символа; показано развитие основных понятий: беда и лихо, ужас и гнев, обман и ошибка, месть и защита, вина и грех, хитрость и лесть, работа и дело, долг и обязанность, храбрость и отвага, честь и судьба, и многих других, а также описан результат первого обобщения ключевых для русской ментальности признаков в «Домострое» и дан типовой портрет древнерусских подвижников и хранителей — героя и святого. Книга предназначена для научных работников, студентов и аспирантов вузов и всех интересующихся историей русского слова и русской ментальности.
Читать онлайн Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПЕРВЫЙ СИНТЕЗ: ДОМОСТРОЙ
Идея Домостроя — великая идея
Василий Розанов
Очень трудно понять в наш век игры с терминами: экономика, экономичность, экономия — хорошо, а вот слово домострой — по смыслу то же, но уже по-русски сказанное, всего лишь переводящее греческий термин экономия, — это очень плохо. Почему? Отталкивание ли это русского слова в угоду иностранному термину — или же разрушение присущего русским представления о пользе, добре и правде? Ведь именно так, в единстве признаков пользы, добра и правды, воспринимали наши предки понятие «домостроительство». Духовность Дома и рассчитанность быта, исходящие из самого простого чувства, с которым рождается человек — из чувства стыда. Вся нравственность вообще вырастает из этого чувства, утверждал Владимир Соловьев, его слова отражают содержательную сущность средневекового Домостроя. Стыду присуще формальное начало долга, и только исполненный долг ведет к благу: у него есть цель, созидающая цельность личности (это целомудрие), а сохранение человеческой целости и есть норма средневековой этики. Именно она и очерчивает границы «недолжного, или греха» (Соловьев, I, с. 231 и след.).
Вот удивительное несоответствие: отрицательное отношение русских интеллигентов к Домострою, неоднократно и резко заявленное, и вся направленность их философии, словно снятой с таинственных глубин этого старорусского текста. И Владимир Соловьев, и Василий Розанов, и Николай Бердяев совпадают в своем отношении к термину, ставшему в сознании прошлого века символом мракобесия и отсталости. Ответ может быть в том, что идеи самого Домостроя, как и любомудров нашего века, многими нитями связаны с традиционными для русской культуры идеалами христианской патристики, на текстах которой во многом и создавалась исторически русская этика.
Этика Домостроя построена не на запретах Нагорной проповеди, во всех своих частях она обращается к чувству стыда, которое, при умелом воспитании, способно породить в человеке множество добрых черт в нравственном и религиозном их проявлении. Они и возникали так, как описывает их Соловьев в своих схемах: жалость и благоговение, надежда, любовь и вера, умеренность, мужество и мудрость. Чувство физического стыда развивается в нравственность совести, в чувство собственного достоинства (честь), в аскетическое отношение к миру. Жалость порождает альтруизм, справедливость и милосердие — с теми же повышениями степеней качества, что и в развитии чувства стыда; это уже зависит от возраста, положения в обществе и личных способностей человека. Кругами от этих добродетелей идут производные их: великодушие, бескорыстие, терпеливость... Щедрость, терпимость, правда...
Человек Средневековья нравственно развивался долго, постепенно сжимаясь в жесткие ограничения моральных норм. Внутренняя выводимость добродетелей из них самих — одна на основе другой — побуждала к развитию личных черт, пластично входивших в живые потребности общественной среды. Личное и общественное еще не были во враждебных отношениях, поддаться давлению извне не означало еще сломить свое, индивидуально ценное. Напротив, учились не по писаным нормам, а по образцам («учились бы, на старших глядя»). Образец поведения рядом, в бытии и в быту, один и тот же, и слияние их в сознании создавало нерасторжимое единство экономики (быт) и нравственности (идеал бытия).
Так, отталкиваясь от природного чувства стыда, средневековый канон и обычай формировали культурный тип человека, вполне соответствовавший условиям этой жизни. Не нужно забывать, что и Домострой всего лишь исторически ограниченный своим временем источник. В таком смысле он — вполне обычная часть практической философии жизни, существовавшей в Средние века. В нее входили этика, экономика и политика, и совмещенность всех трех ипостасей социального бытия хорошо понимали новгородцы, в среде которых и возник ранний вариант текста: «Первое — водити душу свою, второе — дом свой, третие — вестися государю великому, четвертое — водити землю и суды ея». Отличие Домостроя как памятника русской традиции состоит в том, что здесь совмещены все указанные аспекты «светской мудрости». Это и привело к созданию общего свода правил, в которых экономия поставлена в центр, но вместе с тем все оказалось окрашенным в нравственные тона. Экономика нравственности. Нравственность важнее всякой экономики.
Происхождение текста объясняет многие его особенности. При чтении его не следует поддаваться эмоциям: все не так, как мне хочется, и, значит, всё очень плохо. Домострой отражает культуру и быт своего времени, и понять их можно только по совокупным свидетельствам истории и культурологии, осмысливших национальную традицию развития государственности только на рубеже ХІХ-ХХ вв. Сопоставление реалий XVI в. и осознающей их научной мысли нашего века помогает дать цельную и объективную интерпретацию самого Домостроя, поскольку есть и ключ к тексту, и характеристика его реального подтекста.
Текст Домостроя составлялся постепенно, в разных местах и на основе различных источников. У него нет автора — обычное для того времени явление.
