Из окна своего кабинета гауптман Шелленберг мог обозревать весь Берген-Бельзен, так что любое перемещение заключенных не оставалось незамеченным. В последнее время транспорты прибывали каждый день. Вагоны были плотно забиты мужчинами, женщинами и детьми; до слуха Шелленберга постоянно доносились вопли и крики, столь характерные для лагерей уничтожения — при том, что Берген-Бельзен, в администрации которого он имел сомнительное удовольствие служить, строго говоря, не относился к лагерям смерти. Здесь, в отличие от Аушвитца или Треблинки, отсутствовали газовые камеры. То есть, разумеется, все эти евреи и цыгане, гомосексуалисты и уголовники были обречены. Но смерть приходила не сразу, относительно медленно, шаг за шагом.
Служебные обязанности гауптмана Шелленберга заключились в проведении селекции. По прибытии очередного транспорта именно он отбирал самых сильных физически мужчин и женщин и отправлял на каторжные работы. Тех, кто не годился для этого, гауптман определял в особый транспорт, предназначенный для отправки в небытие.
В последнее время среди заключенных Берген-Бельзена преобладали цыгане. Сам факт не вызывал особого удивления — первые цыгане появились в лагере одновременно с евреями. Другое дело — количество, существенно возросшее в последнее время из-за спешной очистки Румынии.
Фельдфебель Кронкер вытянулся при виде командира:
— Господин гауптман!
— Вольно, Кронкер. Что у нас за ночь? Были смертельные случаи?
— Так точно, два.
— Кто такие?
— Заключенный из барака 44… — фельдфебель сделал паузу. — И часовой.
Гауптман был неприятно удивлен:
— Часовой?
— Так точно, новенький. Заснул и не проснулся.
— Что же с ним стряслось?
— Потеря крови, герр гауптман.
Шелленберг нахмурился. Весьма подозрительная причина.
— Все ли заключенные были заперты ночью? — спросил он.
— Так точно, герр гауптман.
— Подготовьте письменный рапорт.
Утренний обход однообразных серых бараков, регулярно проводившийся гауптманом, заключался в том, что господин Шелленберг останавливался у входа каждого и громко задавал один и тот же вопрос: «Все вышли на работу?» — после чего делал в блокноте соответствующую пометку рядом с номером барака. Сегодня этот процесс был нарушен. В одном из бараков гауптман вдруг обнаружил сидящую цыганку.
— В чем дело? — строго спросил он. — Почему не на работе?
— Мой работа здесь, — ответила цыганка с сильным акцентом. — Я ухаживать за больным.
— Имя? — спросил гауптман. — Откуда прибыла?
— Ольга Хелсинг. Прибыла из Румынии с группой бродячие цыгане. Нас задержать военный патруль Германия.
— Понятно, — офицер окинул взглядом внутренности барака.
— И где же больной, за которым ты ухаживаешь? Ну-ка, покажи!
Цыганка послушно пошла вперед, Шелленберг последовал за ней. В самом темном углу барака она остановилась.
— Вот он.
Гауптман с трудом различил неподвижно лежавшего на нарах человека.
— Что с ним? — спросил Шелленберг.
— Не может работать днем. Страшный болезнь, кожа не выносить солнца. Очень редкий болезнь и очень опасный болезнь, — добавила цыганка.
Глаза гауптмана привыкли к темноте, и он мог яснее разглядеть лежавшего. Тот был неподвижен, никак не реагируя на разговор гауптмана и цыганки. Его можно было принять за покойника.
— Берген-Бельзен — рабочий лагерь, — сказал гауптман нравоучительно. — Тут работают все, — он наклонился к табличке, на которой стояли имя и возраст заключенного, и прочитал: — «Влад Цепеш. 8 ноября 1887 года».
— Скажешь ему, чтобы завтра вышел на работу. Иначе его расстреляют. И тебя тоже.
Больше никаких неожиданностей не было. Но внося в блокноте число заключенных, отправленных на работы, гауптман почему-то все время вспоминал пожилого цыгана, крепко спящего в темной глубине пустого помещения.
Дорога от административного корпуса до офицерской казармы, в которой жил гауптман, пролегала мимо бараков. Возвращаясь со службы после захода солнца, Шелленберг инстинктивно старался побыстрее миновать быстро прячущиеся в наплывавшую ночную тень приземистые сооружения.
Ближайшим к казарме оказался барак номер 52, тот самый, в котором гауптман обнаружил утром спящего цыгана. Шелленберг, впрочем, думал совсем не об этом, когда неожиданно услышал из темноты: «Гауптман Шелленберг!»
Поначалу он решил, что его окликнул часовой.
— В чем дело? — спросил он, всматриваясь в темноту. — Кто здесь?
— Нас не представили друг другу…
Шелленберг шагнул вперед и тут же отступил, разглядев униформу заключенного.
— Почему вы не в бараке? Я вызову охрану!
Мужчина вышел навстречу гауптману, так что лунный свет упал на его лицо.
— Я не причиню вам беспокойства, — он тихо засмеялся. — Пока.
— У вас индивидуальное задание?
— Именно так. У меня особое задание. Я его выполню и вернусь в барак.
Шелленберг узнал в стоявшем перед ним человеке того самого больного из барака 52. Сейчас цыган выглядел вполне здоровым.
— Влад Цепеш? Кажется, так вас зовут? Рад, что вы поправились. Надеюсь увидеть вас завтра в рабочей группе, среди прочих.
— Я работаю только по ночам, гауптман. Солнечный свет мне вреден.
Шелленберг не мог объяснить, почему молча проглотил это заявление. Он смутно ощущал странную, сверхъестественную силу, исходившую от старого цыгана.
