Харлоу неподвижно сидел на краю трека. День был жаркий и безоблачный; свежий ветерок ерошил длинные волосы Харлоу, временами закрывая их прядями его лицо. Но он ничего не замечал, лишь крепко сжимал в руках золотистый шлем, словно пытаясь раздавить его. Руки в автомобильных крагах дрожали, а тело порой сводило судорогой.
Перевернутая гоночная машина, из которой Харлоу в последний миг чудом выкинуло живым и невредимым, валялась теперь по иронии судьбы на смотровой яме фирмы «Коронадо» вверх колесами, и колеса еще продолжали крутиться. Мотор, залитый пеной огнетушителей, слегка дымился, хотя ясно было, что уцелевший бензобак уже не взорвется.
Алексис Даннет, первым оказавшийся возле Харлоу, заметил, как тот оцепенело глядит не на свой собственный попавший в катастрофу автомобиль, а туда, где в двухстах ярдах от него догорали в белом пламени погребального костра человек по имени Айзек Джету и останки того, что еще недавно называлось великолепной гоночной машиной «Формула-1», идущей на Гран При. Пылающие обломки давали поразительно мало дыма, возможно оттого, что магниевый сплав колес выделял громадное количество тепла, и когда порыв ветра разрывал высокую завесу огня, можно было видеть Джету, сидящего прямо и неподвижно на водительском месте, единственном уцелевшем островке среди массы искореженной стали. Даннет знал, что это Джету, но узнать его в этих обугленных человеческих останках было бы невозможно.
Тысячи людей безмолвно застыли на трибунах и вдоль всей линии трека, не веря происшедшему и не отрывая взоров от горящей машины. Заглох мотор последней из девяти участвовавших в гонках на Гран При машин, когда, отчаянно размахивая флажками, дежурные на трассе дали сигнал к прекращению соревнований. Всеобщего оцепенения не смогли нарушить даже голос диктора и завывания сирены «скорой помощи», с визгом затормозившей поодаль от машины Джету, — свет ее фар словно растворился в белом пламени пожара. Команда спасателей в алюминиево-асбестовых огнеупорных одеждах ворочала огромные огнетушители на колесах, ломиками и топорами безуспешно пыталась вскрыть останки машины, чтобы вытащить обугленный труп, но жаркое неукрощенное пламя заставляло их всякий раз отступать, словно издеваясь над тщетными усилиями людей. Попытки их были так же нелепы и бесполезны, как и появление машины «скорой помощи». Джету уже был там, где человеку не надо ни помощи, ни надежды.
Даннет огляделся и слегка потряс за плечо Харлоу, но тот не обратил на это никакого внимания. Руки его, все еще сжимавшие золотистый шлем, по-прежнему дрожали, а глаза, устремленные на пламя, пожиравшее машину Айзека Джету, казались глазами ослепшего орла. Даннет спросил, не ранен ли он: руки и лицо Харлоу были в крови — и неудивительно, зная, что он несколько раз перевернулся вместе с машиной, прежде чем вылетел из нее.
Харлоу шевельнулся, бессмысленно взглянул на Даннета и покачал отрицательно головой.
Два санитара с носилками торопливо подбежали к ним, но Харлоу, опираясь на руку Даннета, с трудом поднялся и отказался от их помощи. Однако он не отверг помощи Даннета и вместе с ним направился в сторону павильона «Коронадо», все еще разбитый и, судя по виду, до конца не понимающий происшедшего. Высокий, худой, черноволосый, с прямым пробором, с темной, словно очерченной по линейке, полоской усиков, Даннет был похож на идеального бухгалтера, но паспорт его свидетельствовал о том, что он журналист.
Мак-Элпайн в испачканном габардиновом костюме и с огнетушителем в руке встретил их у входа в пункт обслуживания. Джеймсу Мак-Элпайну, организатору и владельцу фирмы «Коронадо», руководителю команды гонщиков, было лет пятьдесят пять; это был грузный человек, с массивным подбородком, изрезанным морщинами лицом и впечатляющей гривой черных с проседью волос. Сейчас за ним маячили главный механик Джекобсон и два его рыжеволосых помощника, близнецы Рэфферти, которых неведомо почему именовали Твидлдам и Твидлди. Они возились возле перевернутой машины «Коронадо», а еще дальше за ними двое в белых халатах занимались своим не менее сложным делом, приводя в сознание Мэри Мак-Элпайн, черноволосую двадцатилетнюю дочь Джеймса, лежавшую на земле с неизменным в руках карандашом и блокнотом, куда она вносила результаты каждого заезда. Врачи, склонившись над ней, осторожно разрезали ножницами от лодыжки до колена ее левую белую брючину, которая сразу же потемнела от крови. Мак-Элпайн взял за руку Харлоу, стараясь заслонить собой бесчувственную дочь, и повел к маленькому павильончику, расположенному позади смотровых ям станции обслуживания. Деловитый, не теряющийся в самых трудных обстоятельствах, твердый, как и положено быть миллионеру, сейчас он проявлял доброту и чуткость, которые мало кто мог подозревать в нем.
Там, в глубине павильона, находилась деревянная коробка наподобие портативного бара. Большую часть ее занимал холодильник с запасами сельтерской, безалкогольных напитков и малого количества пива, хранящегося специально для механиков, работа которых под изнурительно жарким солнцем вызывала сильную жажду. Тут были еще две бутылки шампанского на случай, если пятикратный победитель гонок на Гран При, хотя подобное практически было мало возможно, выиграет и в шестой раз. Харлоу открыл крышку ящика, игнорируя содержимое холодильника, достал бутылку коньяка и налил себе полстакана, хотя горлышко бутылки так колотилось у него в руке, что большая часть влаги пролилась мимо стакана. Ему даже пришлось обхватить стакан обеими руками, чтобы поднести его ко рту, и стекло звонко застучало о зубы. Он сделал глоток, но часть напитка тонкими струйками все же потекла по испачканному кровью подбородку на белый комбинезон, оставляя на нем такие же пятна, как и на брючине пострадавшей девушки. Харлоу бессмысленно уставился в стакан, опустился на скамейку и опять взялся за бутылку.