Комната. Одна из дверей ведет в оранжерею.
Дядя. А мои семена?
Няня. Они тут были.
Дядя. Теперь их нет.
Тетя. Чемерица, фуксии и хризантемы, «Луис Пасси» фиолетовый и лилия серебристо-белая с лиловым ободком.
Дядя. За цветами надо ухаживать.
Няня. Вы это мне говорите?…
Тетя. Молчи. Не отвечай.
Дядя. Я это всем говорю. Вчера я видел на полу раздавленные клубни георгина. (Входит в оранжерею.) Вы, по-видимому, не понимаете, что такое моя оранжерея. С восемьсот седьмого года, когда графиня де Вандес вывела свою моховую розу, это никому больше не удавалось тут, в Гранаде, даже университетскому ботанику, а мне удалось. Вы должны относиться с уважением к моим цветам.
Няня. Что ж, я их не уважаю?
Тетя. Ш-ш-ш! Оба вы хороши.
Няня. Да, сеньора. Я уж не говорю, что когда целый день поливаешь и всюду вода, жабы разведутся.
Тетя. Ну, ты же любишь нюхать цветы.
Няня. Нет, сеньора. Цветы пахнут мертвым ребенком, монашкой, алтарем. Все вещи грустные. По мне, апельсин или айва хорошая стоят всех этих роз. А тут у нас… розы справа, базилики слева, анемоны, шалфеи, петуньи и эти теперешние цветы, модные, хризантемы, растрепанные, как цыганята. Уж как бы хорошо посадить в саду грушу, вишню или японскую рябину!
Тетя. Чтоб их съесть…
Няня. На что же нам зубы даны?… У нас в деревне говорили:
Нам зубы даны, чтобы есть,
а ноги даны для пляски,
но кой-что у женщины есть…
(Подходит к Тете и доканчивает шепотом ей на ухо.)
Тетя. Господи! (Крестится.)
Няня. Да уж, в деревне скажут! (Крестится.)
Быстро входит Росита. На ней розовое платье по моде 90-х годов, с буфами и лентами.
Росита. А шляпа? Где моя шляпа? На колокольне у святого Людовика уже отзвонили тридцать раз!
Няня. Я видела на столе.
Росита. Нет ее там.
Все ищут. Няня выходит.
Тетя. А в шкафу ты смотрела? (Выходит.)
Входит Няня.
Няня. Нигде ее нет.
Росита. Неужели никто не знает, где шляпа?
Няня. А ты надень голубую, с маргаритками.
Росита. Ты с ума сошла!
Няня. Не больше, чем ты.
Возвращается Тетя.
Тетя. Вот она!
Росита берет шляпу и выбегает.
Няня. И все-то ей сразу подай! На два дня вперед забегает. Все-то она спешит, и никак ее не удержишь. Когда маленькая была, я ей всякий день говорила сказку, как она будет старушкой: «Моей Росите уже восемьдесят…» И всегда у нее так. Видели вы когда, чтоб она присела и занялась бы кружевами, или прошивками, или мережками или фестоны вырезала на капот?
Тетя. Никогда не видела.
Няня. Вечно она носится.
Тетя. Ты уж скажешь…
Няня. А что, вы сами не видите?
Тетя. Конечно, я никогда не могла ей перечить – как огорчить сироту?
Няня. Да уж, ни отца у нее, ни матери, зато тетя с дядей – настоящий клад. (Обнимает Тетю.)
Дядя (за сценой). Это уж слишком.
Тетя. Господи помилуй!
Дядя. Мало того, что топчут семена, но это уж бог знает что! У моего любимого куста роз обломаны листья. Этот сорт мне дороже всех. Гораздо дороже, чем роза моховая, и помпонная, и дамасская, и шиповник «Королева Изабелла». (Тете.) Иди-ка сюда, посмотри.
Тетя. Сломалась?
Дядя. Нет, все обошлось, но она могла сломаться.
Няня. Так чего ж кричать?
Дядя. Интересно бы выяснить, кто перевернул цветочный горшок?
Няня. На меня не смотрите!
Дядя. Значит, я сам перевернул.
Няня. А что, разве тут собаки не ходят или кошки? И ветер мог свалить.
Тетя. Пойди подмети в теплице.
Няня. Да уж, в этом доме не поговоришь.
Дядя. Ты никогда не видела такой розы. Это я тебе приготовил сюрприз. Есть замечательные сорта роз – вот, например, Rosa declinala – склоненная, с опущенными бутонами, и Rosa inermis – безоружная, без шипов, вот так чудеса, а? – ни одного шипа, и mirtifolia – миртолистная, ее привозят из Бельгии, и Rosa sulfurata – сернистая, она светится в темноте. Но эта самая редкая. Ботаники зовут ее Rosa mutabilis, что означает: «изменчивая», «меняющаяся». В этой книге ее описание, а вот картинка – посмотри-ка! (Открывает книгу.) Она красная утром, к вечеру становится белой, а ночью отцветает.
Она раскрывается утром
и кажется крови красней.
Роса на нее не ложится,
боясь испариться на ней.
Она распускается в полдень,
твердея, словно коралл.
Дробится о стекла солнце,
чтоб отблеск на ней заиграл.
Когда принимаются птицы
на ветках петь и играть
и вечер к морским фиалкам
приходит без сил умирать, —
белеет она, как белеет,
от слез побледнев, щека.
Когда ж раздается устало
звучанье ночного рожка
и звездам время подняться,
а звукам время стихать, —
задетые тьмой, начинают
ее лепестки опадать.
Тетя. Она уже расцвела?
Дядя. Один цветок расцветает.
Тетя. И цветет только день?
Дядя. Только день. И весь этот день я думаю провести около куста, чтоб увидеть, как она побелеет.
Входит Росита.
Росита. Где мой зонтик?
Дядя. Где ее зонтик?
Тетя (кричит). Зонтик!
Входит Няня.
Няня. Вот он, зонтик.
Росита берет зонтик, целует Дядю и Тетю.
Росита. Хороша?
Дядя. Прелесть!
Тетя. Лучше всех.
Росита (открывает зонтик). А так?
Няня. Ради бога, закрой зонтик, нельзя открывать в комнате – это к несчастью!
