КОГДА ТЕБЕ ИСПОЛНИТСЯ СЕМЬ
— Знаешь, внучок, охота — это лучшее, что у меня теперь осталось, — сказал дед, поднимаясь и начиная укладывать в полиэтиленовый пакет остатки нашего скромного завтрака.
Я в первый раз на охоте. На настоящей охоте. Мне только вчера исполнилось семь — возраст, с которого мне дозволено взять в руки оружие.
Я сейчас думаю: как все-таки замечательно, что мой день рождения приходится на начало охотничьего сезона. Я уже с шести лет умоляю деда взять меня с собой на охоту. Поначалу он отмахивался от меня: мол, мал ты еще, да все такое, потом говорил, что ходить на охоту — великий труд, что у меня быстро устанут ноги, что это не для детских ног прогулка. Но я настаивал на своем: не устану, не застону, буду терпеливым. Дед пообещал. Теперь мы с ним вдвоем. Идем куда глаза глядят. Уток вокруг видимо-невидимо. Дед их всех знает наперечет: как какую называют, как какая кричит.
Когда они вспархивают, дед вскидывает ружье на плечо, бьет без промаха. То одна, то другая утка камнем падает вниз, исчезая в камышах.
Раньше, рассказывал дед, для того, чтобы отыскивать подбитых уток, использовались собаки. Выводились даже специальные породы, особенно наловченные для такого вида работы. Чуть только крикнет где-нибудь утка, охотничий пес тут же замрет как истукан, насторожит уши, охотник уже видит — цель где-то рядом. И вот она — шысь! — взметнет вверх, успевай только. И потом, когда, скошенная пулей, рухнет в густую траву, не кто иной, как обученный пес разыщет ее и доставит, не повредив зубами, хозяину. Вот какие особенные были псы.
Я слушал рассказ деда с удовольствием. Мы снова тронулись в путь. Ружье, которое дед подобрал мне, не такое тяжелое, как у него, и мне нести его не так уж и трудно. И стрелять из него, — что на компьютере играть: курок отжимается легко, отдачи практически никакой, да и упражнялся я на нем не один день. Без подготовки все одно не допускают. Хочешь не хочешь, а и курсы, и экзаменовку пройти обязан.
Зато теперь иное дело. Я промахиваюсь в двух случаях из пяти. Это неплохой результат. Но, признаться честно, в охоте меня привлекает не только возможность побаловаться с ружьем. Уже сама прогулка по лесу или по болоту приводит меня в восторг. Когда б я еще увидел подобную красоту? Жаль, что подобные прогулки возможны не чаще одного раза в неделю, хотя на самом деле получается гораздо реже: желающих масса, а время, выделенное для этого, ограниченно из-за экономии энергии.
Совет даже сначала лимитировал подобные посещения двумя днями в месяц, но старейшины добились разрешения выходить на охоту почаще, потому что это единственное, что у них осталось от прошлого. Да и молодым полезно узнать, что это такое.
Дед посмотрел на часы. Оставалось еще минут двадцать. За двадцать минут мы можем отмахать километра два. В зарослях камыша сильно не разгонишься — стебли густо сомкнуты, ноги то там, то сям увязают в водорослях.
Дед идет впереди, почти по колено утопая в воде и раздвигая в стороны препятствующую нам зелень. Я бреду за ним, стараясь избегать глубоких мест и держаться поближе к деду.
Надо сказать, старших братьев моих охота вовсе не привлекает. Им уже не интересно праздно бродить по полям и лугам с допотопным ружьем наперевес. Их увлекают другие страсти, иные впечатления. Но я желал именно этого — дед только и знай говорит про охоту. Меня, кажется, теперь ничем не отвадишь от этого.
Дед снова стреляет. Я также навожу ружье. Выстрелы наши глухи и не так оглушительны, как настоящие. Настоящий выстрел, говорит дед, может и уши заложить.
От моего точного попадания резко встрепыхнулась утка. Я вижу, как она тяжело падает. Дед похвально хлопает меня по плечу:
— Ты делаешь успехи, — говорит он. — Я рад.
Я тоже рад. Если так и дальше пойдет, я стану самым метким стрелком в блоке. Я втайне мечтаю об этом. Но для деда пусть это будет секретом.
Вот еще один косяк взмыл вверх. Мы с дедом переключаемся на него, но он, не успев подняться в небо, неожиданно замирает в воздухе: время нашей охоты вышло, а я даже насытиться не успел.
Небосвод гаснет, озеро исчезает, справа загорается красная табличка «Выход».
В полутемной дежурной комнате мы сдаем винтовки всё тому же скрюченному деду с пепельными волосами, криво улыбающемуся перекошенным на одну сторону беззубым ртом. Дед с удовольствием отвечает на его вопросы, поддакивает на его сетования о безвозвратно прошедшей «замечательной» молодости, мы надеваем противогазы, выходим из бункера. Бункера, где для нас устроены компьютерные развлечения.
— Тебе понравилось? — спрашивает меня дед по переговорному устройству, вмонтированному в наши защитные костюмы.
— Очень, — отвечаю я.
Нас ждет еще пятиминутная прогулка мимо развалин некогда многоэтажного дома, разрушенного последней взрывной волной. Сейчас мы ютимся в подземных бункерах.
Раньше, как говорил дед, люди жили в отдельных квартирах. Я охотно верю ему и думаю, что было, наверное, в них жить совсем неплохо.
— Дед, — спрашиваю я его. — А в сафари мы пойдем?
— Через неделю, когда начнется охота на антилоп.
— Это также интересно, как на уток?
