— От этого дворника у меня мурашки по спине, — сказала Рут, вернувшись днем домой.
Я оторвал взгляд от пишущей машинки, когда она положила пакеты на стол и посмотрела на меня. Я уничтожал второй черновик рассказа.
— От него у тебя мурашки, — повторил я.
— Да, именно, — сказала она. — Оттого, как он подкрадывается. Он просто какой-то Питер Лорре[1].
— Питер Лорре, — повторил я.
Я все еще обдумывал сюжет.
— Милый, — умоляющим тоном продолжала она. — Я серьезно. Он мерзкий тип.
Я, моргая, вынырнул из сгустка творческого тумана.
— Детка, но что же бедняга может поделать со своим лицом? — спросил я. — Наследственность. Будь к нему снисходительней.
Она плюхнулась в кресло у стола и принялась выкладывать на стол всякую бакалею, ставя банки друг на друга.
— Послушай, — произнесла она.
Я нутром чую, когда она вот-вот заведется. Этот ее убийственно серьезный тон, которого она даже не сознает. И который, однако, появляется каждый раз, когда она готова поделиться со мной каким-нибудь из своих «откровений».
— Послушай, — повторила она. Драматический повтор.
— Да, дорогая, — отозвался я.
Я уперся локтем в крышку печатной машинки и терпеливо смотрел на нее.
— У тебя такое лицо… — сказала она/ — Вечно ты смотришь на меня как на какую-нибудь умственно отсталую или кого-то в том же роде.
Я улыбнулся. С трудом.
— Ты еще пожалеешь, — сказала она. — Однажды ночью этот тип прокрадется к нам с топором и отрубит нам головы.
— Он просто несчастный человек, который зарабатывает на жизнь как умеет, — сказал я. — Моет полы, поддерживает огонь под котлами…
— У нас отопление на мазуте, — сказала она.
— Но если бы у нас был котел, этот человек следил бы за ним, — сказал я. — Давай проявим сострадание. Он трудится, так же как и мы. Я сочиняю рассказы. Он моет полы. Кто знает, какой труд более ценен?
Она смотрела понуро.
— Ладно, — произнесла она, показывая жестом, что сдается. — Ладно, если ты не желаешь смотреть фактам в лицо.
— Каким фактам? — напирал я.
Я решил, что лучше позволить ей выговориться, пока ее идеи не прожгли ей в мозгу дыру.
Она сощурила глаза.
— Послушай меня, — сказала она. — Этот человек находится здесь не случайно. Он вовсе не дворник. Я не удивилась бы, если…
— Если бы этот многоквартирный дом оказался просто прикрытием для тайного игорного притона. Прибежища врагов общества. Подпольного абортария. Логова фальшивомонетчиков. Явки киллеров.
Она была уже в кухне, с грохотом рассовывала жестянки и коробки по шкафам.
— Ладно, — сказала она. — Ладно. — Этаким терпеливым тоном, означающим, «если тебя убьют, то мне можешь не жаловаться». — Не говори потом, что я не предупреждала тебя. Раз уж я вышла замуж за непробиваемую стену, ничего не поделаешь.
Я подошел к ней и обхватил руками за талию. Поцеловал ее в шею.
— Прекрати, — сказала она. — Ты не собьешь меня с толку. Этот дворник, он…
Она развернулась.
— Ты, видимо, серьезно? — произнес я.
Лицо ее потемнело.
— Да, дорогой, именно, — сказала она. — Этот человек очень странно на меня смотрит.
— Как?
— Ну… — Она задумалась, подыскивая слово. — С… с… предвкушением.
Я хмыкнул.
— Не могу его за это винить.
— Да будь же серьезнее.
— Помнишь тот раз, когда ты решила, будто молочник — убийца с ножом, посланный мафией? — спросил я.
— Мне плевать.
— Ты читаешь слишком много всякой ерунды, — сказал я.
— Ты еще пожалеешь.
Я снова поцеловал ее в шею.
— Давай поедим, — предложил я.
Она застонала.
— И почему я вообще что-то тебе рассказываю?
— Потому что ты меня любишь, — объяснил я.
Она закрыла глаза.
— Сдаюсь, — произнесла она спокойно, с долготерпением святого, поджаривающегося на огне.
Я поцеловал ее.
— Ну хватит, детка, у нас и без того хватает хлопот.
Она передернула плечами.
— Да, ну хорошо.
— Вот и славно, — сказал я. — В котором часу зайдут Фил с Мардж?
— В шесть, — сказала она. — Я купила свинину.
— Пожаришь?
— Ммм.
— Я буду только «за».
— Ты и так уже «за».
— В таком случае возвращаюсь к своей машинке.
Пока я выжимал из себя очередную страницу, я слышал, как она разговаривает сама с собой на кухне. Всего я не разобрал. Однако сквозь бормотание время от времени всплывало мрачное пророчество: «Перережет прямо в постели или еще что-нибудь».
— Нет, все это очень подозрительно, — заявила Рут, когда все мы тем же вечером сидели за столом.
Я улыбнулся Филу, и он улыбнулся мне в ответ.
— И я того же мнения, — согласилась Мардж. — Кто вообще когда слышал, чтобы пятикомнатная квартира с мебелью сдавалась всего за шестьдесят пять в месяц? Плита, холодильник, посудомоечная машина — просто фантастика.
— Девочки, — призвал я. — Давайте не будем уходить от сути вопроса. Надо радоваться такой удаче.
— О! — Рут тряхнула хорошенькой светловолосой головкой. — Если тебе кто-нибудь скажет: «Слушай, старик, вот тебе миллион долларов», ты ведь, скорее всего, возьмешь.
— Я наверняка возьму, — сказал я, — а потом побегу со всех ног.
— Какой же ты наивный, — сказала она. — Тебе кажется, что люди… люди…
— Достойны доверия, — подсказал я.
— Ты думаешь, будто каждый из них Санта-Клаус!
— Все-таки это действительно несколько странно, — вставил Фил. — Подумай об этом, Рик.
Я думал об этом. Пятикомнатная квартира, новенькая, обставлена прекрасной мебелью, посуда… Я поджал губы. Можно позабыть обо всем, сидя за пишущей машинкой. Может быть, они правы. Я кивнул. Я принимал их доводы. Но разумеется, не сказал об этом вслух. Чтобы испортить мою и Рут невинную игру в войну? Ни за что.
