Когда-то один мудрец сказал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Он действительно был очень мудрым человеком, потому что подразумевал под этим не то, что мы должны поменьше мыться, как предполагают некоторые дурни из ирландского паба, а то, что времена меняются и одна и та же совокупность обстоятельств никогда не повторяется. Вы уже не тот человек, каким были вчера; я тоже.
Но возможно, этот старый грек был вовсе не таким мудрым, каким себя воображал. Возможно, нельзя войти в одну и ту же реку даже единожды; и вчера вы были совершенно не тем человеком, каким были вчера.
По вечерам в пятницу ирландский паб суетлив, словно муж, когда жена вернулась домой пораньше. Когда появились мы с О'Нилом, окрестные жители уже вовсю пьянствовали с парнями из университета, который находится дальше по улице, и производили, как они сами любят выражаться, радостный шум. Вообще-то говоря, было так людно, что Хеннесси, партнер О'Догерти, тоже встал за стойку, и даже при этом они еле успевали справляться с заказами. В задней комнате находилось еще около дюжины парней, они наблюдали за игрой в бильярд и подбадривали игроков или молчали, в зависимости от того, как шли дела. О'Нил выразил желание присоединиться, положив на край стола четвертак, и пообещал позвать меня играть, когда до него дойдет очередь. Взглянув на монеты, выстроившиеся на перилах, словно дети, ожидающие причастия, я понял, что, пока я возьму в руки кий, придется ждать долго и уныло, так что я вернулся к бару.
Сэм О'Догерти был человеком мудрым — он приберег для меня табурет, и не успел я озвучить заказ, как он поставил передо мной пинту «Гиннесса». О'Догерти знал, как себя вести, а также знал своих клиентов. Вежливо кивнув человеку, сидевшему справа, которого я видел в первый раз, я занялся пенистым напитком.
Хеннесси являл противоположность своему партнеру. О'Догерти был низеньким, смуглым, с грудью как бочка, а Хеннесси — высоким, белолицым и суровым — один из этих «рыжеволосых» из Северной Ирландии. Глядя на его длинное, одутловатое, унылое лицо, казалось, что он вот-вот заплачет, но на самом деле до слез никогда не доходило. Плечи его были сутулыми, так как из-за своего роста ему приходилось нагибаться, чтобы общаться с обыкновенными людьми. Хеннесси улыбнулся мне, то есть уголки его рта приподнялись от подбородка, приняв почти горизонтальное положение. В ответ я поднял кружку.
Но не успел я сделать первый, отдающий горечью глоток, как услышал жалобы дока Муни с дальней стороны овальной стойки. В самих по себе жалобах не было ничего странного — это его хобби. Но причина его нытья немного выходила за рамки обычного.
— Кто из вас, бездельников, — кричал он, — стащил мою челюсть?!
Дэнни Мэлони, сидевший через два табурета от дока, уставился на него:
— Кто мог стащить ее, ты, тупица, если ты по-прежнему ею хлопаешь!
Док враждебно покосился на него:
— Я говорю не о своей собственной челюсти, ты, деревенщина; ты бы это понял, если бы пошевелил своими куриными мозгами; я говорю о челюсти, которую мы держим на медицинском факультете как наглядное пособие. Сегодня, уходя, я положил ее в карман.
— Ах, — сказал Дэнни, печально качая головой, — не хотелось бы мне оказаться на месте твоей жены, когда она выворачивает твои карманы перед стиркой. Да, патологоанатом не должен брать работу на дом.
Вдоль стойки бара пробежала волна смеха. Должен признаться, что я и сам улыбнулся, хотя обычно придерживаюсь твердого правила: не поощрять остроты Дэнни Мэлони.
Док потемнел лицом и постучал негнущимся пальцем по стойке:
— Я положил ее вот сюда, а теперь она исчезла. Кто-то взял ее.
— Вы же не хотели оставить ее в качестве чаевых, а, док? — спросил я, входя во вкус.
Док бросил на меня взгляд, полный укора, будто желая сказать: «Et tu, Mickey?»
— Мне кажется, это будет зависеть от того, сколько в челюсти зубов, — заговорил Сэм О'Догерти, и его глаза блеснули. — Если ее положить под подушку, можно вытянуть немного деньжат из эльфов и гномов.
Хеннесси только покачал головой, словно удивляясь глупой болтовне смертных.
— Ну и кому придет в голову красть эту штуку? — пробасил он.
— Самсону, — предположил Дэнни. — Вы не видели поблизости филистимлян? — Дэнни — человек не чуждый религии, и ему на ум, естественно, пришел пример из Библии.
Док, который сам немного знал Писание, перегнулся через несчастного человека, сидевшего между ним и Дэнни и вынужденного вследствие этого слушать спор обоими ушами, и сладким голосом произнес:
— Ну, мы же говорим не о твоей челюсти[1].
— Слишком много пены, — сказал человек, сидящий между ними.
Дэнни и док отшатнулись, озадаченные неожиданной репликой. Сэм так и подскочил:
— Слишком много пены, говоришь? Я, знаешь ли, отмеряю честно, а тот, кто говорит, что это не так, — лжец.
Человек несколько раз моргнул:
— Что? А. — Он взглянул на толстенную стеклянную кружку, стоящую перед ним. — Нет-нет, я не имел в виду ваше прекрасное пиво. Я отвечал на вопрос этого джентльмена относительно его челюсти. Я имел в виду квантовую пену.
Хеннесси поскреб подбородок:
— Квантовая пена, а? Это ты об австралийском пиве, что ли?
