Дочери человеческие

Имена их, грустя, умолкают вдали.

Имена их звучат, словно в церкви шаги.

Аполлинер

Мать все еще говорила, но Ева больше не прислушивалась к ее словам. Она и так знала, о чем говорит мать. Ева стояла у окна, опершись локтями на высокий подоконник, и пристально разглядывала жухлую, мохнатую от пыли лободу, которая росла на уровне ее глаз. Из этого окна только и можно увидеть бурьян да глухую с обвалившейся штукатуркой стену соседнего дома. Стена была похожа на географическую карту. И Ева упорно разглядывала лободу, затем так же пристально, почти заинтересованно принялась изучать стену.

— Ева! — сказала мать. — Ева! Я кому говорю, Ева?

Ева оторвала взгляд от стены, нехотя обернулась.

— Вы видите, она стоит спиной, она уже стоит спиной ко всем нам! Что будет дальше? Вы сами увидите, что будет дальше.

Роза, старшая сестра Евы, воздела кверху руки и принялась трясти пухлыми кистями в знак возмущения. Муж Розы работал подрядчиком в строительной фирме и неплохо зарабатывал. Роза иногда дарила своим сестрам обноски, потому считала себя благодетельницей семьи.

— Ева, обернись, стой к нам лицом, — сказал отец.

Мотл побаивался своей старшей дочери, он не хотел сердить ее. Все-таки Розе удалось хорошо устроиться в жизни, и в этом была ее заслуга. Она сумела женить на себе Изю. Скольким девушкам хотелось женить на себе Изю, да вот никому это не удалось. А Роза ухитрилась-таки. Нельзя забывать, что старший брат Изи живет в Америке, в Детройте у него большое дело. Если здесь, в Бессарабии, Изя не сумеет сколотить капитал, он всегда сможет уехать в Америку к брату.

Сам Изя любит говорить при случае:

— Иметь брата в Америке — это уже капитал.

Ева стояла, прикрыв глаза тяжелыми веками. Теперь она стояла лицом к родне, но глаза ее были полуприкрыты веками. Ей незачем было смотреть на них, она и так знала, где кто сидит, кто и с каким выражением смотрит на нее. Потому что вся семья сейчас смотрела на нее одну. Еще бы! Ева теперь будет жить в доме богача Боруха, их родственника, и возможно станет его наследницей. Ее только затем и отправляют в дом старого и одинокого Боруха, потому что должен же наконец смилостивиться Ягве и сделать так, чтобы Ева завоевала сердце Боруха. А раз она завоюет сердце, то сумеет прибрать к рукам и все его наследство: доходные дома и лавки. Ведь ее потребовал к себе сам реб Борух. Подумайте только, сам реб Борух сказал, чтобы прислали к нему Еву! И никого больше.

С тех пор как умерла его дочь Гита, красавица Гита, единственная надежда и радость Боруха, он жил один в громадном доме. Если не считать экономки и кухарки кривой Фриды. Он не хотел видеть никого из родственников, потому что был безутешен в своем горе. Правда, у Боруха был еще сын по имени Давид, но о Давиде лучше не вспоминать. О нем было запрещено вспоминать, даже думать, потому что Давид стал большевиком и теперь жил в Советской России. Вот уже десять лет, как о Давиде нет никаких вестей. Подумать только, Давид — сын и наследник Боруха — стал красным. Он воевал в Красной Армии и теперь (так шепотом говорят некоторые евреи) пишет статьи в газетах. Он требует, чтобы Бессарабию вернули Советам!

Вот уже десять лет, как Борух отрекся от своего сына и проклял его. Он проклинал его всенародно, в синагоге, и все евреи слышали, как Борух проклинал сына. Может, потому Ягве и наказал Боруха, отобрал у него дочь Гиту. Два долгих года просидел реб Борух в своем доме, как в крепости, не желая видеть никого из своих многочисленных родственников. А теперь вдруг потребовал к себе Еву.

И потому все так смотрят на Еву. Пятеро маленьких сестер поглядывают на нее с любопытством и страхом, все пятеро сидят в дальнем конце стола, и ноги троих еще не достают до полу. Брат Хаим разглядывает ее искоса, недоверчиво, он не понимает, почему именно Еве привалило такое счастье. Он полагает себя обиженным, что не его, мужчину, предпочел Борух, а эту тихоню Еву. Что он нашел в Еве? Брат сидит справа от отца и, хоть ему всего двенадцать лет, считает себя взрослым, потому что работает подмастерьем в сапожной мастерской, где работает и его отец. У них с отцом общее дело, и скоро они будут иметь пай в этой мастерской. Отцу это давно обещали.

По левую руку от отца сидит Наум, жених Евы. Их обручили три года тому назад, когда Еве исполнилось двенадцать лет, и теперь Наум каждую субботу приходит в гости к своей невесте. Лицо Наума ничего не выражает, это Ева знает и не глядя на него. Сейчас он рассматривает свою невесту потому, что так делают все. Но лицо его остается сонным.

Рядом с Наумом восседает Изя. Изя всегда восседает, потому что Изя самостоятельный человек, у него свой твердый доход, а это что-нибудь да значит, не считая американского братца. Глаза Изи оценивают все шансы «за» и «против». Он не уверен, что у Евы много шансов «за», он-таки совсем не уверен. Вот если бы на месте Рвы оказалась его Роза! Ого, все шансы были бы «за» и ни одного «против». Он это знает на своем опыте. Кто из девушек не пытался женить его на себе, но женила-таки Роза. А какое у Розы приданое? У нее не было приданого, кроме перины и паршивого ковра. А чего стоит одна ее семейка? Куча сестер и отец-растяпа. Хороший сапожник Мотл. А что стоит сейчас хороший сапожник, если у него такой конкурент, как фирма «Бати»?! Кто сейчас заказывает обувь у сапожника, если магазины полны готовой фабричной обуви? Это вам не восемнадцатый год, когда все ходили босыми. Прошло десять лет, и эта чертова фирма «Бати» наштамповала кучу обуви. «Все идут в магазин, примеряют ботинки, платят деньги и уходят домой, поскрипывая новыми желтыми подошвами. Да, с таким тестем капитал не наживешь. Кажется, на что он и способен, так это делать девчонок. Вот только за Розу он ему и благодарен.