Якоб Куизль – палач Шонгау
Симон Фронвизер – сын городского лекаря
Магдалена Куизль – дочь палача
Анна Мария Куизль – жена палача
Георг и Барбара Куизль (близнецы) – младшие дети Якоба и Анны Марии
Горожане
Бонифаций Фронвизер – городской лекарь
Бенедикта Коппмейер – купчиха из Ландсберга
Марта Штехлин – знахарка
Магда – экономка пасторского[1] дома при церкви Св. Лоренца в Альтенштадте
Абрахам Гедлер – пономарь церкви Св. Лоренца в Альтенштадте
Мария Шреефогль – жена городского советника
Франц Штрассер – трактирщик из Альтенштадта
Бальтазар Гемерле – плотник из Альтенштадта
Ганс Бертхольд – сын шонгауского пекаря
Себастьян Земер – сын первого бургомистра
Городской совет
Иоганн Лехнер – судебный секретарь
Карл Земер – первый бургомистр и хозяин трактира «У золотой звезды»
Маттиас Хольцхофер – второй бургомистр
Якоб Шреефогль – владелец гончарной мастерской и член совета
Михаэль Бертхольд – пекарь и член совета
Жители Аугсбурга
Филипп Хартман – аугсбургский палач
Непомук Бирман – хозяин аптеки
Освальд Хайнмиллер – торговец
Леонард Вейер – торговец
Церковники
Андреас Коппмейер – священник церкви Св. Лоренца в Альтенштадте
Элиаз Циглер – священник базилики Св. Михаила в Альтенштадте
Августин Боненмайр – настоятель монастыря ордена премонстрантов в Штайнгадене
Михаэль Пискатор – пастор августинского канонического монастыря в Роттенбухе
Бернард Геринг – настоятель бенедиктинского монастыря в Вессобрунне
Монахи
Брат Якобус, брат Авенариус, брат Натанаэль
«Удивительное всегда приятно. Доказательством этого служит то, что в рассказе все добавляют что-нибудь свое, думая этим доставить удовольствие слушателю».
Аристотель. «Поэтика»
Альтенштадт, близ Шонгау, в ночь с 17 на 18 января 1660 года от Рождества Христова
Священник Андреас Коппмейер вставил в зазор последний камень и замазал щели раствором извести. Он и предположить не мог, что жить ему осталось всего несколько часов.
Коппмейер вытер широкой ладонью пот со лба, прислонился к холодной влажной стене позади себя и обеспокоенно оглядел узкую витую лестницу с каменными ступенями. Уж не шевельнулось ли там что? Снова послышался скрип половых досок, словно кто-то крался поверху. Но, быть может, он и ошибался. Церковь Святого Лоренца была старой и источенной ветрами, доски могли растрескаться. Именно по этой причине здесь уже несколько недель трудились рабочие, которым поручили отремонтировать церковь, чтобы она в один прекрасный день не развалилась во время службы.
Снаружи бушевала январская вьюга, ветер обрушивался на стены и свистел в щелях между досками. Однако здесь, в крипте, священника бросало в холод вовсе не от стужи. Он плотнее закутался в рваную сутану, в последний раз оглядел для верности замурованный проход и стал подниматься по лестнице. Его шаги гулко отдавались по стоптанным, покрытым изморозью ступеням. Ветер вдруг завыл еще громче, так что священник даже не услышал тихого скрипа на галерее. Скорее всего, показалось. Да и кто, ради всего святого, станет торчать в церкви в такой час. Перевалило далеко за полночь. Магда, его экономка, давно уже спала в домике рядом с церковью, а старый пономарь явится сюда только к шести часам.
Коппмейер преодолел последние ступеньки из крипты, и его могучее тело полностью загородило проход в подземелье. Ростом под два метра, словно медведь, а не человек, он олицетворял собою ветхозаветное божество, а разросшаяся борода и густые черные брови только усиливали впечатление. Когда Коппмейер, одетый в черное, стоял перед алтарем и низким недовольным голосом читал проповедь, прихожане от одного его вида дрожали в страхе перед Чистилищем.
Священник обхватил неподъемную надгробную плиту и, запыхтев, закрыл ею проход в крипту. Плита со скрежетом встала на свое место, так, словно ее никогда и не поднимали. Довольный собой, Коппмейер оценил проделанную работу и направился к выходу.
Он попытался распахнуть двери, однако перед порталом уже намело целые сугробы. Тогда Коппмейер уперся плечом в тяжелую дубовую створку и закряхтел от натуги. Когда дверь приоткрылась настолько, чтобы он смог в нее протиснуться, в лицо ему мелкими иглами тут же полетел снег. Священник прикрыл глаза и зашагал к дому.
До маленького домика идти нужно не более тридцати шагов, но Коппмейеру они показались целой вечностью. Ветер рвал на нем сутану, и она развевалась, словно изодранное знамя. Сугробы доходили чуть ли не до пояса, и даже мужчина могучего телосложения преодолевал их с огромным трудом. Так, шаг за шагом пробираясь сквозь тьму и непогоду, он обдумывал события двухнедельной давности. Коппмейер был простым служителем Господа, но и он понимал, что находка его представляла собой нечто необычайное, такое, с чем он вовсе не желал связываться. Замуровать тот проход казалось лучшим выходом. И пусть другие, более могущественные и знающие люди решают, открывать его снова или нет. Быть может, и не следовало отправлять письмо Бенедикте, но он не раз уже доверялся своей младшей сестре. Для женщины она была невероятно умна и начитанна, и Андреас частенько испрашивал у нее совета. Конечно, она и теперь подскажет ему верное решение.
