I.
Хорошо в лесу!
Пахнет зеленой смолистой хвоей, пахнет белыми ландышами и свежим весенним мхом. Радостное солнышко проникает под густо разросшиеся шатры деревьев, играет на изумрудной травке, дивно прыгает золотистыми зайчиками по хрустальной поверхности большого лесного озера. Легкий ласковый ветер чуть рябит эту хрустальную гладь. Набежит, наморщит прозрачное зеркало вод, и умчится дальше в лесную чащу заигрывать с зелеными листочками и нежными былинками. А над озером трещат кузнечики, да голосистые пташки выводят свою незамысловатую песнь: чилик-чилик… чик-тик-чик, чилик-чилик-тик-тик. И так без конца льются веселые и звонкие трели.
Нет слов – хорошо в лесу.
II.
– Нянька, одеваться! Живее!
– Проснулась, моя ягодка! Проснулась, пташка моя!
– Какой нынче денечек-то? А, нянька?
– Да уж такой светлый, такой радостный, какой только твоей душеньке может быть угоден.
А наши еще не возвращались с добычей?
– Нет, ягодка. До ночи, сама ведаешь, и ждать их нельзя.
– Ой, долго ждать до ночи, нянька. Уж и не знаю, как проживу этот день.
– Наберись терпения на час, золотая моя царевна, лесная птичка моя! Небось, за играми, да забавами и не заметишь, как промчится денек.
Это говорит древняя-древняя старуха, с морщинистым темным лицом и седыми, как лунь космами, наклоняясь над кроваткой только что проснувшейся девочки.
Кроватка эта подвешена под густым навесом столетнего дуба и укрыта им от палящих солнечных лучей. Она вовсе не походит на обыкновенную кровать других детей. Она вся сплетена из гибких ивовых веток, перемешанных с белыми колокольчиками ландышей и лиловыми головками фиалок. Вместо перины – на ней подстилка из мягкого-мягкого мха. Такой же мох, покрытый лепестками ромашки, заменяет подушку. А покрывалом служат разноцветные крылья бабочек, связанные вместе и искусно подобранные по цвету и тонам.
И сама маленькая царевна Лея, дочь лесного царя Волда и царицы русалок большого озера Ненифары, очень мало похожа на других детей. У маленькой лесной красавицы совсем смуглое, без тени румянца, личико, зеленые, напоминающие своим цветом свежую молодую листву деревьев, кудри и глаза, всегда блестящие, всегда сверкающие как звезды.
И одета Лея совсем иначе, нежели одеваются дети. На её смуглом тельце накинута тонкая сорочка, сотканная из паутины. Поверх этой сорочки старая нянька-лесовичка накинула на свою питомицу легкое воздушное платье из лепестков розового шиповника. А голые ножки царевны обуты в крошечные сандалии, сделанные из пушистой шкурки крота.
Умыв смуглое лицо царевны студеной водой из бьющего здесь же, поблизости, родника и накормив ее цветочным медом и свежей лесной земляникой, няня-лесовичка отпустила маленькую царевну бегать и резвиться в лесу.
III.
Из-под шатра старого, векового дуба, где находилась её спальня, царевна Лея помчалась вприпрыжку в покои отца. Царь Волд сидел на своем зеленом троне, сложенном из молодых елок. Он был высок, величав, хотя стар годами. Зеленая пушистая борода доходила ему до пояса, а на голове красиво высилась царская корона, свитая из дубовых листьев. Вокруг царского трона толпилась стража. Вертлявые лесовики с козлиными ногами, хвостами и рожками в почтительном молчании созерцали своего повелителя. При виде вбежавшей сюда царевны они все поклонились ей до земли.
– Здравствуй, папа, как спать-почивать изволили? – звонким голоском приветствовала отца Лея.
Старый царь раскрыл объятия навстречу дочери.
– Здравствуй, моя Лея, здравствуй, веселая пташка наших лесов! Проснулась, наконец-то, шалунья. Глянь-ка на небо, солнышко-то уж высоко-высоко поднялось, пока ты спала. А когда оно опустится снова, из дальнего людского селения наши лесные слуги доставят мне сюда добычу.
– Ведь ты строго-настрого наказал им не запаздывать нынче, отец? – и зеленые глазки Леи с нетерпеливым вопросом впиваются в глаза царя.
– Да, деточка. К солнечному закату им велено быть обратно. А чтобы день ожиданья не показался тебе слишком долгим, моя доченька, ступай на озеро к царице-матушке. Ты не пожелала ей еще, кстати, доброго утра, крошка.
