День первый
Ульвургын умный, в школе учился. Потому решил нытыбук-дневник писать — домой приеду, всем расскажу, как на большом железном илире Плавал таннытов-коряков воевать.
Однако кончаю писать — сейчас будут много мяса давать, жирного! И чай. С сахаром.
День второй
Наш большой железный илир «Тайныквыт» с виду совсем как топор, а шибко плывет! Не зря, как уплывали, собаку убили, а кровь к солнцу бросали.
Посреди илира большая яранга, а в яранге чего только нет, а над ярангой как деревья, только из железа и проволоки, гудят. Там нууча, нас туда не пускают. И не надо. У нас тоже яранга, только внутри илира, а в ней койки мягкие, тепло, сверху свет идет, а посреди таз, чтобы мочиться.
Кругом илира поверху как консервные банки, а в банках ружья, ой-ей, какие большие! Голова пролазит. Говорят, если стрельнет, большая пуля так далеко упадет, что четыре дня на упряжке ехать. И все равно небось не приедешь.
Нууча, русские люди, добрые, каждому одежду дали — вроде как кальхикер, что дети носят, только большой и шибко теплый. Сижу на койке, сейчас опять мясо дадут, жирное! И чай. С сахаром. Сказали, вечером станут водку давать. Ой-ей, хорошо в железном илире! И капытан-нууча, что тут главный, шибко добрый и красивый!
И звать меня теперь не просто Ульвургын, а матырос Ульвургын! Хо!
Когда илир еще не плыл, возле берега стоял, приходил старший эпей Берингии, Арман-Абрам-нууча, красиво говорил. Как победим таннытов, совсем хорошо станет. Олешки наши будут, касатка, рыба, лес наш будет, много-много больших яранг поставим во весь берег. В каждой телевыз, а вместо таза, куда мочатся, белый кувшин, вроде как мой брат Вуквувге в Анадыри видал. В Анадыри чего только нету!
И у нас будет.
Добрый Арман-Абрам-нууча! Сильный! Родится сын — назову Арман-Абрам!
День третий
Шибко блевал. Совсем живот дурной стал, еды держать не хочет.
Илир даром что большой, а волна сильно бьет. Лежу. Кэле, собака, на меня таз с мочой опрокинул, кальхикер теперь совсем-совсем мокрый, сушить надо.
Ой-ей, плохо мне. Жалко, дедушку Чунанчара не взяли коряков воевать, он бы меня полечил. Дедушка Чунанчар шибко умный, раньше был даже типутат, теперь совсем старый стал, уже не может быть типутат. В большом городе жил, в Москве. Много водки пил, мясо жирное ел каждый день и совсем ничего не делал. Говорит, раньше наша страна сама по себе не была, над ней был большой город Москва, а в городе Пуутын-перзынды. Все его боялись. Потом не так стало, у нас стала Берингия, а что в большой Москве, ни я не знаю, ни дедушка Чунанчар. Говорят только, там война была, теперь кругом сплошь сээнгэ, большая тундра. И кто там живет, не знаю. Никто не знает.
Приходил нууча, учтивый, здоровался, «Еттык!» — говорил, вечером еще много водки дадут, говорил. Однако водки совсем не хочу — шибко больной стал, опять блевать буду, писать сегодня уже не буду.
День четвертый
Видали другой илир, звать «Нэгыргьш». Большой, больше нашего, а на нем железные птицы, говорят — сыммылыт называется. Внутри человек сидит, если хочет — шибко высоко лететь может. А придумал сыммылыт сам Арман-Абрам-нууча.
Опять шибко блевал, даже водку пить не стал, что нууча давал. Матырос Кэле, собака, мой стакан выпил и еще просил — нууча его мало-мало прибил, правильно сделал, хороший человек.
День пятый
Хороший день — письмо от брата получил, сыммылыт кинул. Кому письмо в море упало, потонуло, а мое прямо на илир.
Вот мне брат Выквын написал, какой у них хороший шаман: «Если у ково што потеряется или шаман узнает, у ково есть хорошей олень или какой зверь, то соберет людей, надевает на себе особливаго роду колчугу с побрекушками и бляхами, на коих змеиные головки, бет в бубен, скачет около огня, крича гой, гой, и предстоящие также ему подгаласничивают, а потом вытаравши глаза падает на землю хрыпя, из роту пена, по некоем време встанет, озиратся на все стороны, позевает, как бутто был в великом исступлении, потом встанет и сказывает предстоящим, что дьявол просит жертву такую-то, коя и отдается.
Когда ж женщина мучается долго родами, то срубает шаман пень, колотит в него клин, штоб скорее от бремени разрешилась, и беспрестанно из находящихся с шаманом людей подслушивают у юрты и друг другу сказывают, што скоро родит или еще нет. После тово и клин либо более, либо менее колотят, родившему же младенцу шаман нарекает имя, но штоб в той семье было ново».
Хо! Умная голова у брата Выквына, его Арман-Абрам-нууча в нывырсете учил. Брат Выквын большой человек, мынысрат-ыкынмыст. А от шамана много пользы, его правда.
У нас шамана на илире совсем нету. Беда. Ну как что потеряется или женщина родами мучаться будет? Однако буду много думать, с людьми говорить, чтобы нууча шамана нашел. А то никак не сможем таннытов-коряков победить.
День шестой
Ходил к капытан-нууча, про шамана говорил. Капытан-нууча сказал, не бойся, Ульвургын, я сам шаман, а Арман-Абрам совсем великий шаман, у чукчей таких шаманов совсем нету, и у коряков нету.
Ой-ей, хорошо! Правильно Ульвургын делал, когда в матырос записался. Мяса много, жирное, чай с сахаром, водка и шаман шибко сильный.
