«Ну вот… Теперь платье покупать. Во рванье ведь не поедешь…», – с досадой думала Галина, шагая через поредевший перелесок, через почерневшее от холодных октябрьских дождей поле к своей деревне.
Рано утром её вызвали в посёлок, в контору ТОО, и огорошили. Она села на стул перед столом директорши и, услышав «радостную весть», не сразу смогла подняться. Всё надеялась, что обойдётся. Не обошлось.
«…надо в райцентр, на рынок… да чего там выберешь? Нормальный рынок только по воскресеньям…»
Галина обошла большую глубокую лужу, рискованно пробираясь по самой бровке дороги, отодвигая ветви кустов и одновременно держась за них же. Платок с её головы съехал, и ветер трепал тускло-пепельные, тронутые сединой пряди волос, кидал их в лицо, в глаза, в рот.
«Нет, пусть бы Светка Захарова ехала, она молодая, весёлая… вот бы самое то… сейчас до дома дойду и позвоню, и скажу, чтобы её…»
Эта мысль принесла Галине облегчение. Встав лицом к ветру, она перевязала покрепче платок и пошагала к дому увереннее, тем более что крыша его уже завиднелась над дальним взъёмом дороги.
Дома, скинув у порога резиновики, она бросилась к телефону – звонить в контору. Никто не ответил. Галина сняла куртку, заглянула в залу на звук богатырского храпа: пьяный Колька, прямо в грязной измазученной спецовке, спал поперёк разложенного дивана. Один резиновый сапог-бродень, облепленный глиной, валялся рядом с диваном, на полу, другой снять, видно, Кольке было уже не под силу, и он удобно расположил ногу в нём на мягкой спинке.
Галина снова позвонила в контору. И снова долгие гудки.
– И куда Машку унесло? – рассердилась она вслух на директоршу, с которой они вместе ходили когда-то в школу, потом заканчивали сельхозучилище. Теперь вот оказались в разных социальных слоях: одна – руководитель крупного ТОО, другая – доярка, хоть и ведущая в районе, но подчиняться она, бывшая отличница, должна той – бывшей троечнице.
…Но сегодня Машка, Мария Геннадьевна, и разговаривала с ней иначе, чем всегда, даже с каким-то подобострастием:
– Ты только представь: это не с одной области, со всей страны люди посылали кандидатуры, а выбрали нас! Тебя, Галина, выбрали! Потому что ты на сегодня – герой! Ты – доярка номер один в России! В РОССИИ! Понимаешь?! Потому что твои коровки надоили больше всех молока! И какого молока!
– Да так уж и мои… – безрадостно проворчала Галина в ответ.
– Ты мне это брось! Другая бы радовалась на твоём месте: в Москву едешь, в Кремль! – Мария Геннадьевна поднялась из-за письменного стола, от экрана компьютера, за которым она обычно пряталась от посетителей, и подошла к окну, распахнула форточку. В полное раскрасневшееся лицо её ударил порыв ветра. – Кольку приструним. Тебе неделя отпуска. Ферму передашь Анисимовой.
– Ага! – вскинулась Галина. – Чтобы потом месяц коров в чувство приводить? Они у неё в навозе утонут! Если ферму на Анисимову – точно никуда не поеду!
Директорша обернулась от окна и отрезала:
– Это не обсуждается, это – приказ. Иди, собирайся…
В контору Галина так и не дозвонилась, да и уверенность в своих доводах насчёт Светки порастеряла. Назавтра она уехала с «молочкой» в райцентр, побродила по рынку, который в будний день состоял из привычных нетесных рядов с овощами, фруктами, мёдом, ягодами и четырёх палаток с промтоварами. По воскресеньям такие палатки запруживали всю улицу перед рыночной площадью, и товару было полным-полно. Сегодня здесь предлагали только резиновую обувь, мужские рабочие костюмы, шерстяные носки и варежки, разную хозяйственную мелочь: от батареек и фонариков до пластиковых вёдер и тазов. Какие уж тут платья!
Последний раз Галина покупала праздничную обновку – голубой костюм из тончайшей шерсти, импортный, дорогущий, с вышивкой люрексом по груди и рукавам – на свадьбу собственной дочери. Та рано выскочила замуж и уже дважды сделала её бабушкой. В этом же костюме была и на юбилее у матери, и на вручении премии на 8 марта. В нём же прошлой весной отгуляла она и на свадьбе сына… Бабы и ругали её, и смеялись: мол, что, тебя и хоронить в этом костюме будем? Сами они всегда старались большие события в жизни встречать в новом наряде: много ли их, событий таких, в судьбе деревенской женщины? Она и вспоминает-то, что женщина, лишь когда скидывает с себя вечные штаны, сапоги, платки, куртки, рабочие рукавицы. Хоть и сделаны в некоторых деревенских домах модные евроремонты, появились стиральные машины-автоматы, а у кого и плазменные телевизоры, и компьютеры, на ферму, на огородную или лесную работу не отправишься в туфельках на каблучке и в нарядной блузочке.
Галина ушла с рынка ни с чем, разве что прикупив бутылку постного масла и килограмм винограда. «Кышь-мышь», как она его привыкла называть вслед за мужем. Без косточек, как она любит. Отщипывала по ягодке, кидала в рот, катала на языке, выдавливая южную солнечную сладость.
…Когда-то этим виноградом угостил её возвратившийся из армии жених Колька. Служил он в жаркой советской республике уже на излёте существования СССР и по нищете солдатской смог привезти в подарок ожидавшей невесте только тяжёлую прозрачно-янтарную кисть кишмиша. Было нестерпимо, приторно сладко, особенно ей, северной девушке, привыкшей к терпкости лесных ягод. Она просила пить, а Колька хохотал и целовал её липкие ладони, пальцы, губы. Потом крепко сжал её плечи, и взгляд его сделался очень серьёзным. Над брошенной в траву виноградной кистью кружили запоздалые октябрьские осы…
