Грейдон уселся на складной стул под обвисшей плакучей ивой, у пруда, где жил Говноед. Слева от него, пучась самыми дорогими ему пожитками, тщательно отобранными этим утром, покоилась в грязи холщовая сумка для покупок: банка Мейсона,[1] полная гальки и морского стекла, которые он насобирал в детстве, приезжая каждое лето в пляжный домик; «Обитатели холмов», которых незадолго до смерти читал его брат Олтон, потрёпанная закладка по-прежнему на месте; заплетённая в косу прядь светлых волос Ребеки, которую она оставила ему на память тем летом, когда уехала в Ирландию и встретила Лорри; программка с премьеры самого первого спектакля, который он поставил в колледже. Всё, с чем он покончил. Всё, что у него было на обмен.
Грейдон прихлёбывал крепкий кофе из термоса и наблюдал за тем, как солнце начинает своё дневное восхождение с востока. Грейдон ждал здесь уже час, бо́льшую его часть в темноте. Он немного плакал, временами, почти бездумно.
Заряженное гарпуном пневморужьё, купленное в спортивном супермаркете в Атланте два дня назад (гораздо дороже, чем ожидал Грейдон), лежало у него на коленях. Клерк спросил его, где он собирается рыбачить, и Грейдон ответил:
— В пруду у меня за домом.
Клерк рассмеялся, приняв это за шутку, и вместе с Грейдоном, которому не доводилось пользоваться ничем сложнее спиннинга, прошёлся по основам обращения с пневматическим ружьём.
— Ладно, значит, — выдохнул Грейдон, вытирая со щёк слёзы.
Одной рукой он поднял ружьё, а другой — холщовый мешок с сокровищами. Войдя по пояс в мутную зелёную воду, он вытряхнул на её поверхность содержимое мешка. Косичка осталась на плаву, также как и книга с программкой, их страницы темнели от воды; а вот банка Мейсона, наполненная до краёв, затонула, оставив вокруг этого места расходящиеся круги.
Начался лёгкий дождь, оставляя ещё больше кругов на воде, и заворчал гром. Для подобной рыбалки это были благие знамения.
— Вот твоя наживка, — всхлипнул Грейдон. — Давай, Говноед. — Держа пневморужьё так, как показал ему клерк, он ждал, пока тварь, на которую он охотился, всплывёт из глубин.
* * *
Лосось мудрости жил давным-давно, в источнике Сегайс, где воды глубоки и чисты, как колышущийся воздух. Он плавал там, мысля глубокие мысли, поднимаясь порой к поверхности, чтобы поесть волшебных лесных орехов, что падали в воду с росших по берегам деревьев. В каждом орехе содержались откровения, но лосось не был простым живым компендиумом знаний: он был ещё и мудрой рыбой, а потому избрал тихую жизнь в ожидании того неизбежного дня, когда будет пойман и съеден. Лосось смутно помнил прошлые (и, возможно, будущие) жизни; то, что испытал в пределах и за пределами времени, от начала земной истории: как его ослепил ястреб холодной зимней ночью, как он прятался в пещере после потопа, как он бежал от какой-то женщины, что могла быть богиней, а могла быть и ведьмой.
Лосось без особого удовольствия ждал того момента, когда его поймают, приготовят и съедят, но, зная, что ждёт поймавшего его, он не мог не смеяться — конечно, насколько рыба (даже очень мудрая) может смеяться.
* * *
Грейдон увлёкся рыбалкой тем летом, когда его выпнули из колледжа. Не зная, куда ещё направиться, до сих пор потрясённый внезапной гибелью брата, Грейдон вернулся в свой родной городок — Гранатовую Рощу, штат Джорджия, и снял на окраине дом с двумя спальнями и камином. Поскольку Грейдон был единственным наследником (их отец давно умер, а мать — в доме для инвалидов, жертва ранней сенильной деменции), одна из спален была целиком занята вещами Олтона. Каждый день Грейдон разбирал груды вещей своего мёртвого брата, касаясь объектов одновременно знакомых и чуждых, и однажды обнаружил удилище, катушку и ящик для рыболовной снасти. В детстве они с Олтоном часто ходили рыбачить, и внезапно это показалось достойным «надгробием» — способом почтить память Олтона и одновременно заполнить несколько пустых дней; поэтому Грейдон приготовил ланч и вынес удочку и снасти на задний двор, к пруду у леса за домом. Это был не слишком большой пруд, футов, быть может, тридцать в самом широком месте, где на отмелях рос негустой камыш, а рядом с водой — одна-единственная высокая плакучая ива. Однако такие пруды бывают глубокими, а этот не был замусорен или ещё как-либо видимо загрязнён, и потому Грейдон счёл, что здесь может водиться рыба.
Грейдон уселся на берегу и насадил на крючок яркую красную с жёлтым блесну. Возможно, совсем не того типа для рыбы, жившей в этом пруду (если она вообще там была), но его не заботило, поймает ли он вообще хоть что-нибудь: он просто хотел сидеть, думать, держать удочку и глядеть на красный с белым поплавок. Насколько он помнил, в этом и заключался смысл рыбалки. Поймать что-нибудь на самом деле было чем-то вроде дополнительной опции.
Он забросил леску в середину пруда и сел, прислонившись спиной к иве, думая об Олтоне, который научил его карабкаться по деревьям, мухлевать в покер, и, когда они стали постарше, пыхать через бонг. Грейдон уже давно не пользовался ни одним из этих умений. Олтон также научил его и рыбачить, хоть ни тот, ни другой никогда не были в этом особенно хороши. Грейдон задумался, возможно ли, что они когда-то ловили рыбу именно в этом пруду, и не смог вспомнить: это было весьма вероятно, поскольку они пробовали мелкие водоёмы по всей Гранатовой Роще.
