Голос: Ты оказался совсем другим человеком, чем я думал.
Я: Я за это не в ответе.
Голос: Однако, ты сам ввел меня в заблуждение.
Я: Я никогда этого не делал.
Голос: Однако, ты любил прекрасное — или делал вид что любишь.
Я: Я люблю прекрасное.
Голос: Что же ты любишь? Прекрасное? Или одну женщину?
Я: И то и другое.
Голос(с холодной усмешкой): Похоже, ты не считаешь это противоречием.
Я: А кто же считает? Тот, кто любит женщину, может не любить старинного фарфора, но это просто потому, что он не понимает прелести старинного фарфора.
Голос: Эстет должен выбрать что-то одно.
Я: К сожалению, я не столько эстет, сколько человек от природы жадный. Но в будущем я, может быть, выберу старинный фарфор, а не женщину
Голос: Значит, ты непоследователен.
Я: Если это непоследовательность, то в таком случае больной инфлюэнцей, который делает холодные обтирания, самый последовательный человек.
Голос: Перестань притворяться, будто ты силен. Внутренне ты слаб. Но, естественно, ты говоришь такие вещи только для того, чтобы отвести от себя нападки, которым ты подвергаешься со стороны общества.
Я: Разумеется, я и это имею в виду. Подумай прежде всего вот о чем: если я не отведу нападки, то в конце концов буду раздавлен.
Голос: Какой же ты бесстыжий малый!
Я: Я ничуть не бесстыден. Мое сердце даже от ничтожной мелочи холодеет словно прикоснулось ко льду.
Голос: Ты считаешь себя человеком полным сил?
Я: Разумеется, я один из тех, кто полон сил. Но не самый сильный.
Будь я самым сильным, вероятно, спокойно превратился бы в истукана, как человек по имени Гете.
Голос: Любовь Гете была чиста.
Я: Это — ложь. Ложь историков литературы. Гете в возрасте тридцати пяти лет бежал в Италию. Да. Это было не что иное, как бегство. Эту тайну, за исключением самого Гете, знала только мадам Штейн
Голос: То, что ты говоришь, — самозащита. Нет ничего легче самозащиты.
Я: Самозащита — не легкая вещь. Если б она была легкой, не появилась бы профессия адвоката.
Голос: Лукавый болтун! Больше никто не захочет иметь с тобой дела.
Я: У меня есть деревья и вода, волнующие мое сердце. И есть более трехсот книг, японских и китайских. восточных и западных
Голос: Но ты навеки потеряешь своих читателей.
Я: У меня появятся читатели в будущем.
Голос: А будущие читатели дадут тебе хлеба?
Я: И нынешние не дают его вдоволь. Мой высший гонорар — десять иен за страницу.
Голос: Но ты, кажется, имел состояние?
Я: Все мое состояние — участок в Хонзё размером в лоб кошки. Мой месячный доход в лучшие времена не превышал трехсот иен.
Голос: Но у тебя есть дом. И хрестоматия новой литературы…
Я: Крыша этого дома меня давит. Доход от продажи хрестоматии я могу отдать тебе, потому что получил четыреста пятьдесят иен.
Голос: Но ты составитель этой хрестоматии. Этого одного ты должен стыдиться.
Я: Чего же мне стыдиться?
Голос: Ты вступил в ряды деятелей просвещения.
Я: Ложь. Это деятели просвещения вступили в наши ряды. Я принялся за их работу.
Голос: Ты все же ученик Нацуме-сенсея!
Я: Конечно, я ученик Нацуме-сенсея. Ты, может быть, знаешь того Сосеки-сенсея, который занимался литературой. Но ты, вероятно, не знаешь другого Нацуме-сенсея, гениального, похожего на безумца
Голос: У тебя нет идей. А если изредка они и бывают, то всегда противоречивы.
Я: Это доказательство того, что я иду вперед. Только идиот до конца уверен, что солнце меньше кадушки.
Голос: Твое высокомерие убьет тебя.
Я: Иногда я думаю так: может быть, я не из тех, кто умирает в своей постели.
Голос: Похоже, ты не боишься смерти? А?
Я: Я боюсь смерти. Но умирать нетрудно. Я уже не раз набрасывал петлю на шею. И после двадцати секунд страданий начинал испытывать даже какое-то приятное чувство. Я всегда готов без колебаний умереть, когда встречаюсь не столько со смертью, сколько с чем-то неприятным.
Голос: Почему же ты не умираешь? Разве в глазах любого ты не преступник с точки зрения закона?
Я: С этим я согласен. Как Верлен, как Вагнер или как великий Стриндберг.
Голос: Но ты ничего не делаешь во искупление.
Я: Делаю. Нет большего искупления, чем страдание.
Голос: Ты неисправимый негодяй.
Я: Я скорее добродетельный человек. Будь я негодяем, я бы так не страдал. Больше того, пользуясь любовью женщин, я вымогал бы у них деньги.
Голос: Тогда ты, пожалуй, идиот.
Я: Да, пожалуй, я идиот. «Исповедь глупца» написал идиот по духу мне близкий.
Голос: Вдобавок, ты не знаешь жизни.
Я: Если бы знание жизни было самым главным, деловые люди стояли бы выше всех.
Голос: Ты презирал любовь. Однако теперь я вижу, что с начала и до конца ты ставил любовь выше всего.
Я: Нет, я и теперь отнюдь не ставлю любовь выше всего. Я поэт. Художник.
Голос: Но разве ты не бросил отца и мать, жену и детей ради любви?
Я: Лжешь. Я бросил отца и мать, жену и детей только ради самого себя.
Голос: Значит, ты эгоист.
Я: К сожалению, я не эгоист. Но хотел бы стать эгоистом.
Голос: К несчастью, ты заражен современным культом «эго».
Я: В этом-то я и есть современный человек.
Голос: Современного человека не сравнить с древним.
Я: Древние люди тоже в свое время были современными.
Голос: Ты не жалеешь своих детей и своей жены?
