Замок Редингтон, Англия, июнь 1357 года.
— Господь воскресил меня из мертвых, Гаррен, — произнес Уильям. — И ты был орудием Его.
Гаррен взглянул на друга, который лежал в кровати с запавшими как у мертвеца щеками, и подавил мрачную усмешку. Когда Уильям, граф Редингтон, лежал среди павших на поле брани при Пуатье, Господь не пошевелил и пальцем, чтобы помочь ему.
Теперь, взирая в колеблющемся свете свечей на бледное лицо Уильяма, он гадал, не стоило ли и ему отступиться. Возможно, смерть была бы милосерднее подобного существования.
Нет. Пока есть силы, он будет бороться против Господа за его жизнь.
— Ты единственный меня не оставил, — молвил Уильям. — Все остальные ушли, бросив меня умирать.
Точнее, ушли искать выживших французов, чтобы ради выкупа увести их в плен.
Но Уильям не умер, хотя случались дни, когда было сложно понять, жив ли граф или уже отошел. Пока армия победителей волочилась через Францию к побережью, чтобы сесть на корабли и отплыть на родину, Уильям пребывал в некоем подобии земного чистилища, а Гаррен как мог поддерживал в нем жизнь, вливая в него воду и проталкивая между его зубов кашу и перетертое мясо.
— Я не бросил тебя из обычного упрямства.
— Не преуменьшай свое деяние. — Он говорил прерывисто, с трудом втягивая между словами воздух. — Ты нес меня. На себе.
— Со всеми доспехами в придачу. — Гаррен улыбнулся, не разжимая губ, и шутливо тронул кулаком его плечо. — Не забывай об этом.
Сохранности доспехов семья Редингтона обрадовалось больше, чем возвращению их владельца. В то время, как остальные английские рыцари тащили на себе награбленные трофеи, Гаррен нес Уильяма и вернулся из французской кампании, которая сулила несметные богатства, таким же нищим, каким был.
Пока Уильям набирался сил, Гаррен понимал: оно того стоило. Но спустя несколько недель тот начал страдать от приступов рвоты, которые то затихали, то терзали его часами напролет, и ныне лежал на занавешенном красным бархатом смертном одре. Окно его спальни выходило на пахотные поля. Никогда больше Уильям не ступит на их влажную, плодородную землю. Его желудок и кишечник пришли в такое плачевное состояние, что слуги не успевали менять постельное белье, но, отдавая графу последнюю дань уважения, не бросали попыток содержать его в чистоте.
Что ж, по крайней мере он умрет в своей постели.
— Я хочу… попросить… еще об одном. — Ледяные пальцы умирающего вцепились в него с неожиданной силой.
«Я спас тебе жизнь. Что еще я могу сделать?» — подумал Гаррен. Впрочем, разве подобная жизнь такой уж бесценный дар, если в свои тридцать с небольшим Уильям оказался прикован к постели?
— Соверши за меня паломничество.
Паломничество… Своеобразная взятка, которую Бог никогда не принимал и не примет в расчет. Путешествие к усыпальнице, где лежат женские кости и перья ангела.
— Уильям, вряд ли тебя исцелит Блаженная Ларина, если этого до сих пор не сделал Господь.
— Я тебе заплачу.
Гаррен отодвинулся. Ради Уильяма он был готов поступиться всем. Но не гордостью.
— Попроси кого-нибудь другого. Дураков в округе хватает.
Лицо Уильяма исказила боль. Он ухватился за живот, пытаясь справиться с очередным приступом рвоты.
— Другим… я не доверяю.
Гаррен отделался невнятным бормотанием, которое не означало ни «да», ни «нет», и бережно взял его иссохшую кисть в свои большие ладони. Как же все изменилось с тех пор, как Уильям взял его — семнадцатилетнего, никому не нужного сироту — в оруженосцы. Этому человеку он был обязан всем.
Держась за него, Уильям подтянулся и придал телу полусидячее положение. Он был всего пятью годами старше Гаррена, а выглядел немощным стариком. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что кроме них в комнате никого нет, Уильям вытащил из-под подушки сложенный лист пергамента размером с ладонь. Письмо было прошито тонким шнуром, концы которого скрепляла красная восковая печать с гербом Редингтонов.
— Вот. Отдай священнику. В усыпальнице.
Гаррен забрал послание из его трясущихся рук. Как он сумел удержать перо, чтобы написать его?
Голос Уильяма тоже дрожал.
— Печать должна остаться цела.
Гаррен мысленно усмехнулся. Он всегда был никудышным чтецом, даже в свою бытность в монастыре.
Уильям стиснул его руку, требуя внимания — и ответа.
— Прошу тебя. Мне больше некого попросить.
И Гаррен, всмотревшись в глаза друга — друга, с которым они столько пережили вместе, — понял, что пока Уильям дышит, он согласится выполнить любую его просьбу.
Он кивнул и откашлялся.
— Хорошо. Но твоих денег я не возьму. — Это путешествие должно быть подарком.
Не соглашаясь, Уильям повел головой, оставляя на подушке клочья светлых волос. Слабая улыбка тронула его посиневшие губы.
— Возьми. Купишь мне свинцовое перо.
Памятный знак паломника. Доказательство совершенного путешествия. Кичливая метка истинно верующего. Гаррен сжал его пальцы.
— Я принесу кое-что получше. Если ты не можешь сам прийти ко святыне, значит, я принесу святыню к тебе. Я добуду настоящее перо. — Осквернение святыни ради утешения умирающего почему-то не казалось ему святотатством. Реликвия это вещь. Видимая, осязаемая, реальная — в отличие от эфемерных и лживых обещаний Церкви.
