Повеяло горечью, дым защипал ноздри, и Данеска с наслаждением втянула терпкий запах: безлюдье степи наконец закончилось — впереди ждало празднество!
Она спрыгнула с Красногривого. Влажная по утру трава тут же намочила шаровары и подол алой туники, промозглая белая дымка коснулась обнаженных, увитых браслетами рук, пробралась под одежду и заставила поежиться.
Скорей бы согреться! Помчаться к костру, жару, людям, услышать барабаны и песни!
Увы, рано. Нужные бусины еще не вплетены в волосы.
Данеска отвязала от седла овчину, бросила на траву и, усевшись сверху, достала из поясной сумки три мешочка с заранее приготовленными бусинами: багряными, рыжими с алыми крапинками и красными с желтыми разводами. Сочетание этих цветов каждому скажет, что сегодня она готова стать небесной женой тому, кто победит в состязаниях. Если, конечно, он сумеет ее догнать и если выберет среди других таких же «готовых».
…Конечно, выберет. Должен выбрать.
Вообще-то послания куда удобнее вплетать дома, а не посреди поля, но из дома Данеска, можно сказать, сбежала. Повезло, что отец задержался то ли на дальних выгонах, то ли в очередном карательном набеге, и на празднике его не будет. А от подслеповатой второй матери удалось улизнуть без труда. Конечно, та будет волноваться, обнаружив пропажу, еще и обидится, но ничего: Данеска придумает, как ее умилостивить. Сегодняшние день и ночь слишком важны, чтобы оглядываться на тревоги доброй няньки, ведь это — последняя возможность не выйти замуж за наследника Империи, не уехать в чужие холодные земли. Говорят, там и люди столь же холодные… Но если все получится, если Данеска станет небесной женой и сумеет зачать дитя-несущее-удачу, то никогда не узнает этого наверняка. Даже отец, глава клана Каммейра и всех талмеридов, не заставит ее выйти замуж за проклятого имперца — воля духов и Спящего Ворона превыше воли людей.
Наконец мешочки опустели, и Данеска встряхнула головой. Десятки косичек разметались по плечам, стеклянные и глиняные бусины глухо ударились друг о друга, звякнули тяжелые золотые серьги. Жаль, она не может посмотреть на себя со стороны. Яркие, как брызги крови, бусины наверняка красиво алеют в черных прядях, а солнечный металл сверкает, подобно настоящему солнцу!
Данеска подобрала шкуру, снова приторочила к седлу и, вспрыгнув на коня, помчалась на восход — туда, откуда доносилась дымная горечь и полз сизый чад, смешиваясь с утренним маревом.
* * *
Виэльди добрался до небесного круга ближе к полудню и помедлил, прежде чем переступить черту. Сердце заколотилось, по телу пробежала дрожь радости и предвкушения. Наконец-то он на родине! Да еще и прямиком к Празднику-Середины-Лета явился: даже домой не стал заезжать, переоделся посреди степи в некогда привычную одежду — широкие штаны и короткую рубаху без рукавов.
Давно он здесь не был… Семь лет прошло. Пять из них — в горах вместе с такими же, как он, юнцами под началом суровых наставников, непревзойденных мастеров войны. Скучать тогда не приходилось — на сон и то времени не хватало. Зато следующие два года, проведенные в дождливой Империи, выдались такими же серыми, как стены столичных домов и глаза местных жителей.
Имперцы вообще были странными людьми: говорили много — и ни о чем, улыбались, хотя пылали от гнева, и наоборот — изображали негодование, на деле радуясь. Особенно женщины. Прошло не меньше полугода, прежде чем Виэльди научился понимать местных, но, главное, научился, ведь именно для этого его отправляли в Империю. Даже их женщины в конце концов стали понятны и — неинтересны. Слишком холодны, слишком усердно изображают смущение, хотя уже лежат, обнаженные, на ложе. Неудивительно, что многие из тамошних мужчин предпочитают наложниц или подруг-за-деньги. Тоже странный обычай. Нормальный мужчина и воин и так, без предварительного договора отблагодарит ночную избранницу, если она, конечно, не жена или дочь врага, взятая в бою.
Виэльди оставил меч и лук возле выложенной камнями границы — взять их можно будет только на время состязаний, — привязал коня к одному из торчащих здесь же кольев и, наконец, вступил в круг. Теперь он стал «видим» для людей, и некоторые косились на него с любопытством: конечно, не узнавали. Да и он никого не узнавал, но называть свое имя или спрашивать об именах других на празднике запрещено.
Он двинулся к середине круга, и с каждым шагом неистовство праздника ощущалось все сильнее, пока не захлестнуло с головой. Трещали костры, били барабаны, а запахи дыма и мяса щекотали ноздри. Смеялись, голосили люди, несколько мужчин кружились вокруг своей оси, одновременно вращая в руках палки — игра такая. Женщины наблюдали, хлопая в ладоши, и то подбадривали, то подначивали.
— Смотри в костер не улети!
— Эй, высокий, а я за тебя!
У трех дев в волосах сверкали красные и рыжие бусины. Если Виэльди победит в состязаниях, одна из красавиц достанется ему, и это будет хорошим знаком: в добрый час он вернулся на родину.
Виэльди рассмеялся и запрокинул голову: солнце почти в зените. Верховный жрец вот-вот рассечет горло быка, соберет кровь в глубокую чашу, окропит алтарь, потом семь раз ударит по круглой медной пластине, подвешенной на перекладине — и начнутся воинские игры. Скачки, стрельба из лука и бои на мечах. Семерых, кто в них победит, ждет следующее и последнее испытание: укротить жеребцов, попривыкших к людям, но еще не объезженных. Это уже там, за пределами круга. Первый, вымотавший своего и вернувшийся, получит в награду одну из небесных жен — если сумеет взять.
