На белом песке у самой кромки прибоя играют дети. Лица их похожи, как два солнечных блика. Ярко-рыжие локоны мальчика треплет лёгкий ветерок. Такие же рыжие волосы девочки заплетены в две задорные косички. Брат строит песочный замок, сестра пускает мыльные пузыри.
— Поиграй со мной, — просит она.
— Опять в куклы? — поднимает лукавый взгляд он.
— Смотри, какие красивые.
Девочка выдувает переливающийся шарик. Внутри радужной плёнки угадываются крошечные человеческие силуэты.
— Ты сделала себе девочку, а мне мальчика, как всегда?
— Да. Хочешь, поменяемся? Так будет интереснее.
Прозрачный пузырёк лопается, оставляя в руках девочки куклу-мальчика, а в руках мальчика куклу-девочку. Мальчик смеется.
— А теперь мы поменяемся обратно, — смех девочки звенит над берегом.
— И поселим их в этот замок.
Мальчик опускает куклу на песок. Девочка тоже ставит куклу, но с другой стороны песчаной стены замка.
— Пусть они тоже поиграют.
— Будет весело?
Взявшись за руки, дети-боги снова смеются. Светлая Райна сыплет из горсти белый песок времени, Тёмный Хиcc выдувает из соломинки мыльные пузыри надежд. Ноги их омывает океан вечности.
Они играют.
235 год от Основания Империи. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета.
Суард.
К Суарду, столице королевства Валанты, одной из шести провинции Империи Фьон, приближался дождь. Пыльное марево дрожало над раскаленным камнем площади, замерли в ожидании серебристые платаны, затихли и попрятались птицы. Терпкий и вязкий аромат бегоний и глициний, увивших кованые заборы богатого квартала, и сладкий — ранних роз, гортензий и олеандров перед входом в храм, загустел патокой. Ни ветерка, ни шелеста. Только едва журчала речушка под горбатым мостиком, и белобрюхие стрижи кричали высоко и резко, рассекая блеклую синеву серпами крыльев.
Над головами, над крышами летел зычный бас королевского глашатая:
— Жители Суарда, благородные шеры и достопочтенные бие! В канун Праздника Каштанового Цвета приветствуйте принца Кейранна и принцессу Шуалейду! В честь возвращения наследника престола состоится торжественный парад и карнавал! Собирайтесь на улице Согласия, в третий час после полудня! Да здравствуют король Мардук и Император Элиас!
— Да здравствует Его Величество! — откликалась толпа. — Да здравствует Его Всемогущество!
Голосу глашатая и разрозненным выкрикам горожан вторили звонкие колокольные ноты: «Ско-ро пол-день, пол-день!» — зовущие на молитву Светлой. Эхо рассыпалось меж украшенных мозаиками стен, бежало по окрестным улицам. Серебряный шпиль храма сиял, разбрасывал по лицам мастеровых и шеров блики, пятнал шафраном мостовую, стриженую зелень кустов и разноцветье одежд. Но ни отблеска не падало на серый камень второго храма: казалось, лучи огибают его, чтоб ненароком не коснуться антрацитовой острой крыши.
* * *
Отразившись от далекой серебряной грани, солнечный блик попал в глаз Келму, заставил на миг зажмуриться — но не сбавить бег. Азартно усмехнувшись, он вновь поймал взглядом единственную в толпе светлую макушку: словно почуяв, тощий мальчишка опасливо оглянулся и припустил еще быстрее.
Беги, Лягушонок, беги! Все равно не убежишь!
Первое веселье игры сменялось злостью. Скоро полчаса, как Келм выследил гоблиново отродье — а все никак не может поймать! Правда, и Лягушонку не оторваться: в Старом Городе, изученном вдоль и поперек, от Келма по прозванию Волчок не спрятаться и крысе. Но пари он, похоже, проиграл. Ладно бы три марки, не велика потеря. Но ведь был уверен, что справится с заданием до полудня! Задание-то проще некуда: найти, догнать, убить. Не по-настоящему, конечно. Всего лишь уколоть ядовитой иглой — больно, но не смертельно.
Но с каждой минутой затянувшейся погони робкая поначалу мысль: а не избавиться ли, наконец, от выскочки раз и навсегда? — крепла и казалась все более верной. Разделаться с наставниковым любимчиком, подлым прилипалой и подхалимом, на радость остальным ученикам Мастера Тени — всем, кроме Свистка, родного сына Мастера. Тот-то считал Лягушонка братом всерьез, а не так, как остальных приемных сыновей достопочтенного. Братья, чушь какая! Доверие и дружба! Какая может быть дружба между будущими убийцами? Да прирежет Лягушонок «брата» на испытаниях, чтобы самому не отправиться к Хиссу, и вся дружба. Любой бы на его месте прирезал, и правильно сделал. Своя шкура-то дороже выдумок Светлых святош.
Несмотря на духоту, Келм бежал легко и ровно. Азарт погони словно отрастил ему крылья — Келм летел по городу невидимкой. Обыкновенный, безобидный пятнадцатилетний мальчишка: смуглый, черноволосый, как все валантцы, в поношенной рубахе небеленого полотна, простоватый и нагловатый. Подмастерье, каких двенадцать на дюжину. Взгляды прохожих словно обтекали его — не задерживаясь, не запоминая.
Погоня доставляла Келму физическое удовольствие. Между ним и беглецом словно протянулась ниточка. Тонкая, невидимая, но очень прочная. Ему не надо было видеть белобрысого: он чуял дичь.
Лягушонок проскочил под вывеской гончара, проскользнул ужом меж двух почтенных матрон с корзинками, пронесся вдоль каменного забора, мимо поворота в узкий переулок. Нырнул в заплетенную глицинией арку — и выскочил на площадь Ста Фонтанов, полную жаждущих прохлады горожан. Заметался: направо, к реке, налево, к дворцу. Взвизгнула и залаяла собачонка, на которую он чуть не наступил, возмущенно ахнула дородная горожанка. Но Келма не интересовала праздная публика — только дичь.
