Бреясь, я вглядывался в зеркало и думал, может ли отражающийся в нем субъект считать себя неудачником.
В зеркале скоблил щеки бравый шатен тридцати лет от роду, ста девяноста двух сантиметров ростом и весом в восемьдесят семь килограммов. Заметим: это профессиональное – определять рост и вес с первого взгляда, хотя, разумеется, свои-то параметры я знал точно. Как и то, что субъект, отражающийся в зеркале, не пьет, не курит, не женат, но, в общем, нравится девушкам… Впрочем, к делу все это не относилось.
А относилось, пожалуй, то, что инспектор Сбитнев, сосредоточенно выбривающий сейчас щеки, к завершению стажировки имел совсем неплохие показатели как в теории, так и на практике, и это было отмечено соответствующим продлением на три года зарубежной командировки. Этот субъект мог в любой момент недурно пробежать славную дистанцию – полторы мили, умел хорошо стрелять – не будем скромничать, одно время, еще до Интерпола, был даже призером регионального первенства; были у него не только эти, но и многие другие профессиональные козыри… Всего не перечислить. Пожалуй, этому субъекту с намыленной физиономией вроде бы и не на что жаловаться.
Но как сказать, господа, как сказать! Вчера я впервые порадовался, что в нашей конторе информация распространяется только по вертикали и запрещено передавать по горизонтали любые сведения без прямой необходимости. Поэтому о конкретной сути дела, которым занимается тот или иной инспектор, знает только непосредственное начальство, а если занимается делом группа, то и в ней каждый получает ровно такую долю информации, какая необходима для выполнения своих функций.
Будучи стажером, входил и я в ряд групп; мне приходилось наводить справки и стрелять (к счастью, пока – в воздух), защелкивать наручники и обеспечивать тылы, разнимать дерущихся и организовывать драки – и так далее, и так далее… И все эти драки и дежурства на подхвате суммировались, и за все – выставлялись оценки, и все это в конце концов определило главное: профессиональную пригодность. Два эти последних слова для добривающегося новоиспеченного инспектора продолжали звучать музыкой, потому что знал, знал отражающийся в зеркале субъект и другие слова, прямо противоположные по смыслу…
Впрочем, это несущественно тоже.
В данном случае гораздо существеннее то, что о большинстве дел, которые вели инспектора или спецгруппы, в состав которых меня включали стажером, я до сих пор имею довольно смутное представление. Жесткая система секретности ограждает незаконченные дела от ненужного любопытства. Достоянием всех становятся только полностью законченные, закрытые производством дела – да и то, разумеется, не все. Свои теоретические познания, а также свою интеллектуальную сметку стажер демонстрирует на сценариях, разыгрываемых компьютером по дальним аналогиям чьих-то реальных дел. (И с этим тоже, как будто, получалось неплохо у стажера Сбитнева).
Так вот обстоят дела с осведомленностью рядового сотрудника Интерпола о конкретных задачах дружного интернационального коллектива, и нельзя сказать, чтобы степень этой осведомленности рядового сотрудника Сбитнева стопроцентно удовлетворяла. Но вот вчера вечером, принимая поздравления с получением первого самостоятельного дела, я от души радовался, что никому нельзя мне о нем рассказать и никто, соответственно, меня и не спрашивает о его сути. И сейчас, добривая подбородок в порядке подготовки к встрече с первым и пока единственным лицом, связанным с моим следственным дебютом, ощущал я недоумение и дискомфорт…
– Принимай дело, – сказал вчера шеф в конце дня, вызвав меня к себе в кабинет. Он кивнул на приставной столик, где лежала желтая папка с номером и моей фамилией в верхнем правом углу под отчетливым словом «инспектор».
– Есть принять дело! – браво выпалил я.
– Садись, посмотри. Завтра приступишь. Открыто заявлением профессора филологии Леонарда… гм… Компотова. Соотечественник! – отметил он, хотя я бы ничего особенного в этом факте не усмотрел. Впрочем, когда-то, в пору шефовой молодости, участие советских специалистов в работе не только Интерпола, но и многих других международных организаций едва-едва переставало быть экзотикой. Вот иной раз и проскальзывала в речи моего начальника некая ностальгическая нотка, только чуткому уху понятная. Но я уже заметил: если человеку хотя бы за сорок, у него такая нотка нет-нет да и прорвется…
Шеф углубился в ворох бумаг, разбросанных на его столище, а я подсел к приставному и с азартом взялся за папку. Что же мне приготовил профессор филологии?
Прочитав, я поначалу даже не понял сути. Перечитал.
В заявлении Л. Г. Компотова говорилось о том, что в университетской библиотеке, а также в личной коллекции профессора украдена некая книга. То же издание исчезло еще у нескольких коллекционеров.
Профессор занудно перечислял все библиографические данные, все выходные сведения книги, подробно описывал формат, цвет обложки и даже гарнитуру шрифта; казалось, это протокол осмотра свеженайденного трупа.
– Не понял? – шеф поднял голову.
– Не понял, – признался я. И в самом деле – было ведь от чего прийти в недоумение. М-да… Книгу украли. Кого брать в наручники? С кем вести перестрелку?
![Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/fc/fc39a5abae6443457fe1ac7d2fcc954d4e486557.jpg)
