Владимир БОНДАРЕНКО 50 КРИТИКОВ ХХ ВЕКА. СПИСОК ЧИТАТЕЛЕЙ
Большая критика не может существовать при литературных недородах, и потому вспышки Большой литературной русской критики всегда возникали при появлении нового яркого, сочного литературного материала, свежего критического мяса, в которое все хищные критики дружно вонзали свои клыки.
Я надеялся, что спор по поводу пятидесяти лучших критиков быстро уляжется и никаких читательских дополнений не потребуется. Но первыми вцепились в меня друзья: Владимир Личутин вознегодовал: а где наш северный Сергей Дурылин и где северный Иван Рогощенков? Философские эстеты небрежно заметили, что, мол, и Ивана Ильина нет, да и из современных критиков не видно Юрия Архипова. Как тут им объяснить, что Иван Ильин прежде всего русский философ, а Юрий Архипов – ведущий германист России. Пишут критические статьи, значит, критики. И точка.
Естественно, в интернете на меня налетел целый рой либеральных злющих комаров: где наш Бенедикт Сарнов, где Станислав Рассадин, где любимая Алла Латынина?
Скажу откровенно, осознанно, чувствуя неизбежный дополнительный второй список, разбавлял в первом крутую еврейскую поросль, которой в литературной критике всегда хватало с избытком. Хорошо бы все были такие яркие и талантливые, как Виктор Шкловский или Марк Щеглов, в таком случае и о национальности не думаешь, но, когда, читая литературную периодику двадцатых годов, или шестидесятых, или нынешнего времени, всё время спотыкаешься на латунских разного пошиба, от Осипа Бескина до какого-нибудь молодого Ильи Кукулина, возникает недоумение: это что за национальный вид спорта?
Поневоле я разводил имена, дабы не концентрировать в первом списке все еврейско-либеральные. Ещё назовут за такой однонационально-густой список сионистом. Вот и в дополнительном появились Аркадий Белинков, Осип Бескин... Но, извините, в нагрузку к ним даю (посмотрим, кто кого перевесит!) к Бескину – Правдухина, к Белинкову – Олега Михаилова. В свободном гамбургском соревновании, чья возьмёт?
Немало обиженно откликов пришло – почему нет Юрия Тынянова, Бориса Эйхенбаума?! Получайте, пожалуйста, даже ещё и Романа Якобсона добавил. И это блестящие русские филологи, теоретики, знаменитая группа ОПОЯЗа, работами которых я увлекался в своей авангардистской молодости.
Но, по моему мнению, среди опоязовцев был лишь один критик – Виктор Шкловский. Тогда уж надо доставать труды всех наших блестящих литературоведов, от Лотмана, на лекции которого специально ездил из Питера в Тарту, до Аверинцева.
С Аверинцевым возникла другая ситуация, кого предпочесть: Аверинцева или Палиевского? Многие в своих комментариях указывали на отсутствие имени Палиевского. Дело не в наших с ним личных отношениях. Поверьте, к Бену Сарнову или Алле Латыниной я тоже питаю не менее сложные чувства. Да и Капитолину Кокшенёву в своих подружках не числю. Но вновь беру перечень работ Палиевского, по сути, с десяток надёрганных выступлений в американских университетах – и больше ничего за всю жизнь. Не случайно когда-то жёсткая поэтесса Татьяна Глушкова (кстати, хорошо знавшая Палиевского) сказала мне: "Дутое имя". Не только в 50 лучших критиков, но, мне кажется, что и в списки 50 лучших литературоведов ни справа, ни слева он не попадёт. Помню, обрадовался, узнав, что Палиевский подписал очень выгодный финансовый договор на издание книги о Пушкине к юбилею поэта. Думаю, ну вот, сейчас меня и посрамят. И я признаю своё поражение. Год, два, три прошло; написано несколько страничек, малозначащих, общедоступных; опубликовал "Наш современник". Вот и весь Пушкин Палиевского. Как ни посмотри, и впрямь по-глушковски: какая-то дутая фигура, по сравнению с которой и Сергей Бочаров, и Сергей Аверинцев, и даже Феликс Кузнецов смотрятся в русской филологической науке гораздо убедительнее.
Указали мне и на пропуск критиков из окружения Маяковского, критиков-лефовцев. Конечно, уровень их критических выступлений был, как правило, слаб, за исключением всё того же Шкловского; репутации их были сильно подмочены связями с НКВД, но оставим это для истории. Выбрал Осипа Брика и сибирского выходца Николая Чужака. Из эмигрантов добавил Марка Слонима, дальше пошла мелочёвка. Включил в список и Померанцева. Хоть и не критиком он был, но его новомировская статья "Об искренности в литературе" стала таким явлением, что за одну эту статью его имя уже из истории русской критики не выкинешь.
Тарасенков мне прежде всего интересен не как скучноватый критик сталинской эпохи, а как автор первой уникальной библиографической работы по литературе ХХ века. Предшественник работ Чупринина и Огрызко. По этой книге мы впервые, ещё до мемуаров Эренбурга, узнали про многие эмигрантские имена, про издания стихов Гумилёва и Есенина в Одессе в период немецкой оккупации, и о многом другом.
Добавил я по просьбе страждущих ряд русских провинциальных критиков: Николая Кузина и Валентина Лукьянина с Урала, Адольфа Урбана из Питера; петрозаводского критика, когда-то впервые напечатавшего меня в журнале "Север", но, главное, самобытного, яркого, коцептуального (позже ушедшего в религиозно-философские поиски) Ивана Рогощенкова.
