Илья не дыша следил за мерно шевелящимися усами монстра. Кажется, засыпает. Тогда он тихонько приподнял полог палатки, где таился в засаде, и бесшумно скользнул в траву. Нет, чудовище слишком далеко – мечом не достать. Илья покосился на лопнувшую тетиву лука, тяжело вздохнул и сурово нахмурил брови. Истинный воин одолеет ворога и голыми руками, а в его мощной длани настоящий самурайский меч. Неравный бой. Достойно ли это витязя? Колебался Илья недолго. Откинув катану в сторону, он взмыл в воздух.
– Йа-а-а-а!!! – завопил витязь, хватая чудовище за хвост.
– Мяу!!! – завопило чудовище и бросилось наутек.
Прыжок витязя, выползшего из-под трона, на котором восседала его мать, стал неожиданностью не только для монстра, но и для многочисленных нянек, мамок и облаченных в кольчуги ратников, отвечавших за безопасность наследника престола.
– Илья Иванович!
– Батюшка!
– Брось кису, поцарапает!
Илья Иванович, словно на санях, скользил на пузе по персидскому ковру, не выпуская из рук хвост страшного зверя по имени «кот». «Чудовище», истошно вопя, носилось по залу в поисках выхода. Проезжая в очередной раз мимо брошенного «самурайского» меча, витязь решил закончить битву одним ударом и на полном скаку подхватил свое грозное оружие. «Чудовище», дернув освободившимся хвостом, взметнулось по портьере вверх и застыло на карнизе, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Однако это не остановило витязя. Размахивая своей деревянной сабелькой, он смело ринулся на штурм, но был пойман смеющейся Василисой.
– Воин растет…– Царица прижала к груди отбрыкивающегося сына. «Воин» надулся и удвоил усилия в попытке вырваться из материнского плена. Телячьи нежности он не любил. Силу от отца Илюшенька унаследовал богатырскую, рос как на дрожжах. И всего-то малышу год с небольшим, а вот поди ж ты… Василиса с трудом удерживала рвущегося на свободу отпрыска.
– Полно воевать, Илья Иванович,– ласково увещевала его царица.– Видишь, враг посрамлен и обращен в бегство. Все! Конец баталии. Царевич кушать хочет.
– Касу! – подтвердил царевич.– С моочком, були…
Это был его любимый завтрак – гречневая каша со сливками да с медовыми пряниками. Няньки приняли из рук царицы навоевавшегося «витязя» и повели в трапезную. Следом двинулась, гремя бердышами, охрана – десяток отборных воинов дружины Никиты Авдеевича.
«Куда это наш царь-батюшка с утра пораньше запропастился? Все молчат. Как язык проглотили. Что-то Ванечка мой последнее время все больше уставать стал от дел… гм-м-м… государственных». Рука Василисы потянулась к колокольчику, но на полдороге остановилась. «Сама разыщу»,– решила она, соскальзывая с трона. Нужды в этом, разумеется, не было, но Василисе очень хотелось еще раз полюбоваться роскошными залами восстановленного из руин замка Кощея. По дороге, как всегда, она остановилась перед огромным, в полстены, зеркалом дорогого венецианского стекла и принялась прихорашиваться, вертясь как девчонка. Материнство практически не изменило внешности юной красавицы. Тот же стройный стан, лебединая шея, маленький изящный с небольшой горбинкой носик на румяном личике, пушистые золотые волосы, перетянутые алой лентой на затылке. Нет, пожалуй, даже еще краше стала. Некогда уверенный, властный взгляд хозяйки посада приобрел глубину и мягкость, которых раньше за ней не замечалось. Это и понятно. С тех пор как бразды правления перешли к Ивану, ею владела одна лишь любовь. К первенцу и к своему большому, непутевому, доброму и такому дорогому мужу.
– Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?
Зеркало хранило молчание. Василиса Прекрасная вздохнула. Она до сих пор сожалела о Кощеевом трюмо, удравшем за кордон в поисках более цивилизованных работодателей. Царица скорчила рожицу своему отражению и тут же испуганно оглянулась: не подсматривает ли кто? Тронный зал был пуст. Облегченно вздохнув, Василиса сделала строгое лицо и величаво двинулась на поиски своего венценосного супруга, который решал в тот момент дела важные, государственные.
– Значит, говоришь, пожуешь ее и никакого запаха? – Иван недоверчиво смотрел на охапку мяты, торжественно выложенную перед ним Никитой Авдеевичем.
– Соловей клянется – никакого.
– Спытаем.
Иван легонько стукнул по выпуклому камню в стене с нарисованным на нем красным кружочком. Стена содрогнулась. Откинулся каменный блок и застыл в горизонтальном положении, повиснув на цепях.
– Техника,– уважительно поднял брови воевода.– Молодец Яга! Полезная штука это ее блюдечко.
Иван благодушно кивнул:
– Федька! Ты что, заснул там?
Высунувшаяся из отверстия лохматая голова Федьки начала оправдываться:
– Дык не успеваем мы, царь-батюшка! Уж больно вы часто на кнопочку давить изволите.
– Чего по одной-то носите? Приволокли бы штуки четыре сразу, и все дела.
– Сами ж приказали, чтоб образцы холодненькие были, запотевшие. Только-только из погреба… О! Несет! Митька, бегом! Царя-батюшку ждать заставляешь!
Голова Федьки исчезла из проема «автомата», вместо нее появилась чья-то рука – то ли Федьки, то ли Митьки – и шлепнула на плиту, как на поднос, пузатую литровую бутылку с привязанным к горлышку свитком. Она была действительно запотевшая.
