Рослый сероглазый майор КГБ (впоследствии мы с женой используем его портрет в повести «Когда отступают ангелы») указал мне с улыбкой на стул.
– Присаживайтесь, Евгений Юрьевич, присаживайтесь…
Я присел. В голове кувыркалась Бог весть откуда выпавшая цитата: «Когда частный пристав говорит: „Садитесь“, – стоять как-то, знаете, неловко…»
Вызова я боялся давно. Шел восемьдесят четвертый год, первый сборник фантастических произведений супругов Лукиных был недавно зарублен с таким треском, что щепки летели аж до Питера. Во внутренней рецензии, поступившей в Нижне-Волжское книжное издательство (рецензент – Александр Казанцев), авторы убиенной рукописи величались выкормышами журнала «Америка» и сравнивались почему-то с невозвращенцем Андреем Тарковским. Теперь-то, конечно, лестно, но тогда…
Видный волгоградский деятель культуры, выступая в библиотеке им. Горького, поклялся, например, по гроб жизни бороться с творческим дуэтом Лукиных, посмевших влепить в рассказ «Не верь глазам своим» злобную карикатуру на вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. (Бред какой-то! Там о Ленине вообще ни слова не было!) Другой, еще более известный деятель, по слухам, уже составлял черный список, в котором мы с женой занимали вторую и третью строчку – сразу после президента клуба любителей фантастики Завгороднего. Того самого, о котором на недавнем бюро обкома было сказано так: «…и прикидывающийся выходцем из рабочего класса Борис Завгородний». Куда уж там Шепилову…
Да о чем говорить, если буквально на днях картину Владика Коваля «Фантасты Лукины» распоряжением того же обкома сняли со скандалом в день открытия персональной выставки художника. Короче, второй месяц многострадальное наше семейство с наивным ужасом ожидало ареста, обыска и спешно рассовывало по знакомым самопальную, а то и вовсе забугорную литературу.
То есть чувства, с которыми я опускался на краешек любезно предложенного мне стула, вы представляете…
Тем временем майор приступил к работе. Как и положено, утратив ко мне всякий интерес, он достал из выдвижного ящика некий отпечатанный на машинке текст и углубился в чтение. Уже можно было увязывать узелок – и «по городу с вещами». Неведомое мне произведение располагалось на оборотной стороне листа с символикой «Волгоградской правды». Дело в том, что, работая в наборном цехе, я частенько приворовывал подобные бланки, на изнанке которых мы с женой, собственно, и творили.
«Нарушение типографского режима,» – кажется, так это в ту пору называлось. Вроде бы даже статья за подобные проделки была предусмотрена…
Майор неспешно, с удовольствием (как мне почудилось) прочел все до конца, один раз даже хмыкнул одобрительно, и поднял на меня серые, исполненные понимания глаза.
– Ваша работа? – участливо спросил он, протягивая бумагу через стол.
Я принял ее трепетной рукой, взглянул обреченно – и слегка оторопел. Да, работа была моя, но… Во-первых, предложенный вниманию текст не имел никакого отношения к подрывному жанру фантастики, во-вторых, не имел он отношения и к соавторству… Совершенно невинная юмореска, написанная просто так, мимоходом… Хотя что я буду ее пересказывать! Проще уж привести целиком.
* * *
БРАТЬЯ МОИ МЕНЬШИЕ
Говорят, что каждое животное чем-то напоминает своего хозяина. Святые слова! У меня вот за последние два года сменилось шесть котов…
Первый жрал в три горла и все силы тратил на разврат. После того недоразумения с соседской болонкой его, разумеется, пришибли, но где-то еще два месяца дворовые кошки приносили котят только его масти.
Второй был мрачной скотиной с бандитскими наклонностями. Он вырвал глаз колли с первого этажа и располосовал ногу народному депутату. Этого застрелил милиционер.
Третий всё воровал. То есть не то, чтобы только съестное, а вообще всё, включая деньги и сигареты. Впрочем, с ним мы жили довольно мирно: вечером я выпускал его в форточку, а утром он обычно что-нибудь приносил – большей частью, всякую ерунду. Что с ним сталось – не знаю. Очевидно, сорвался с карниза.
Четвертыйбыл наркоман. То есть дня не мог прожить без валерьянки. Однажды меня полмесяца не было дома – так он взломал аптечку и слопал весь мышьяк, как будто для него доставали!
