Рассказывает Андрей Обнорский
"Обнорский Андрей Викторович (творческий псевдоним — Серегин), 37 лет, закончил восточный факультет ЛГУ, владеет арабским, ивритом, английским и немецким языками. Капитан запаса. С 1991 года работал в различных СМИ Санкт-Петербурга. Имеет многочисленные контакты в среде сотрудников правоохранительных органов и в преступной среде.
В сентябре 1994 года осужден по статье 218 часть 1 (незаконное хранение оружия), направлен для исполнения наказания в Нижний Тагил. По протесту прокуратуры освобожден из-под стражи на основании пункта 1 статьи 5 УПК РСФСР (отсутствие события преступления).
В 1998 году Обнорский возглавил Агентство журналистских расследаваний, более известное под названием Агентство «Золотая пуля».
Обнорский обладает лидерскими качествами, коммуникабелен, бывает вспыльчив и раздражителен.
Склонен к проявлениям авантюризма и необоснованного риска.
Холост (дважды разведен, детей нет)".
Из агентурных данных
Зима никак не хотела заканчиваться. Всю вторую половину марта Питер прижимало морозом. Днем температура поднималась иногда до нуля, но ночью прихватывало крепко. Хотелось тепла, но его все не было. Когда я объявил нашему высококвалифицированному юристу Лукошкиной, что мы летим на Урал проводить занятия с местными журналюгами, она всплеснула руками и заявила:
— Господи! Здесь замерзаем, а ты еще на Урал удумал. Там же, наверное, самая настоящая зима… бр-р.
— Не бойся, Аня, я тебя согрею, — ответил я.
— Размечтался, — юридически корректно ответила Лукошкина.
В пятницу, тридцатого марта, мы вылетели в Екатеринбург. Летели вчетвером:
Повзло, Соболин, Аня и я. Участие Соболина в семинаре не планировалось, но дня за три Володя сам ко мне подошел, помялся и говорит:
— Возьми, шеф, меня на Урал.
— С чего бы это вдруг? — спросил я.
Володя опять помялся немного, откинул рукой волосы своей «артистической» прически и ответил:
— Встряхнуться надо. Совсем я что-то закис, старуха загрызла и это… творческий кризис у меня.
— Творческий?
— Творческий, — подтвердил Соболин. — Глубокий.
Творческий, да еще и глубокий — это, конечно, аргумент. Я решил проявить мужскую солидарность и дать Володе возможность встряхнуться. И взял. Знал бы, во что это выльется — ни за что!
Короче, мы прилетели в Екатеринбург, а там нас уже встречал местный организатор семинара Евгений Танненбаум. Он приехал на шикарном микроавтобусе «мазда», и мы покатили в районный городок N-ск. Ехать до N-ска предстояло около восьмидесяти километров, а потом еще двадцать до базы отдыха райкома ВЛКСМ. ВЛКСМ, конечно, давно уже нет, но база осталась. Кстати, ее и прихватизировали бывшие комсомольские вожаки. Теперь там оттягиваются новые русские: бандюганы и коммерсанты… то есть те же самые «комсомольцы». Это нам Танненбаум по дороге рассказал.
Евгений Кириллович («для друзей — просто Женя») был главным редактором «Вестника N-ска». Он производил впечатление жизнерадостного оптимиста, был лыс, как бильярдный шар, и говорил без умолку… В комфортабельном автобусе, по хорошей дороге, с музыкой и несмолкающим Женей Танненбаумом до N-ска доехали быстро. Смеркалось, синел снег, испятнанный заячьими следами, молчаливые стояли деревья. Красиво — безумно.
Весной девяносто шестого я уже проезжал по этому шоссе, но тогда красоты не замечал.
Мы миновали N-ск — маленький, уютно лежащий в сугробах городок, дальше поехали по укатанной грунтовке. Сумерки загустели, снег в свете фар искрился, вдоль дороги стояли мощные ели… Трепал языком Женя. Мне хотелось дать ему «в башню», так, чтобы его «заклинило». Но не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями.
— Моя фамилия, — сказал Танненбаум, — в переводе с немецкого означает ель.
— Ельцин, значит? спросил Соболин.
— О! Борис Николаевич! Великий реформатор! Великий. Я перед ним преклоняюсь, — ответил Женя и продекламировал:
— О Tannenbaum! О Tannenbaum! Wie grun sind deine Blatter.
Сам же и перевел:
— О ель! Как зелены твои листья… то есть, конечно, иголки. Прекрасное, могучее дерево. Я, знаете ли, испытываю с ним некое родство. Чувствую его дремучую языческую лохматость.
— У вас не только родство, — сказала, разглядывая лысую танненбаумановскую голову, Аня, — у вас и внешнее сходство несомненное.
— Могучее дерево, могучее, — согласился Женя. — Устремленное ввысь.
Я подмигнул Лукошкиной и показал ей большой палец.
— Да, — продолжал Женя, — устремленное ввысь, как… э-э…
— Фаллос, — сказал я.
Жизнерадостно заржали Повзло и Соболин. «Фи!» — скривилась Лукошкина.
— Как фа?… — изумленно спросил Танненбаум. — Странно… я хотел сказать: как ракета.
— И я тоже. Фаллос. Так штатники называют свою новую ракету-носитель. На Венеру полетит. Фаллос — он всегда на Венеру.
— А-а, — уважительно произнес Женя, — я не знал… Фаллос.
* * *
Бывшая комсомольская база отдыха находилась на большой поляне посреди соснового леса. Посредине стояло двухэтажное строение в форме буквы "Т", поодаль были разбросаны отдельные домики, стилизованные под швейцарские шале. Светились окна, на стоянке сбились в стаю несколько автомобилей разной национальности и цены: от моей любимой отечественной «Нивы» до навороченной «тойоты-лэндкрузер».