Предисловие Ала Чжун-ляна Хуана
Последний раз я видел Алана Уотса в то незабываемое утро, когда мы сидели у него в библиотеке с видом на Мьюир-Вудс, пили чай, играли на бамбуковой флейте и перебирали струны кото среди эвкалиптов. Как раз завершилась неделя нашего совместного преподавания в Исаленском институте в Биг-Шуре и на пароме Общества сравнительной философии в Сосалито. Я помогал Алану подбирать материал для его новой книги, а он недавно закончил чтение рукописи моей книги "Обними тигра, вернись в горы". Мы сидели на полу библиотеки, сравнивали примечания, кивали друг другу, смеялись. Внезапно Алан вскочил на ноги и выполнил импровизацию из тай-цзи, напевая: "Ага! Тай-цзи - это Дао, у-вэй, цзы-жань! Как вода, как ветер, как под парусом, как на серфе, танцуй руками, головой, спиной, бедрами, коленями.. . кистью, голосом. .. Ха-ха-ха-ха... Ла-ла-лала-о-о-ооо... " Он грациозно уселся в кресло возле письменного стола, вставил лист бумаги в печатную машинку и начал танцевать по ней пальцами, все еще напевая. Он писал к моей книге предисловие, в котором блестяще отразилась суть тай-тзи. Возможно, это была одна из последних вещей, написанных им накануне напряженного лекционного турне по европейским странам, которое унесло его от письменного стола и спонтанной радостной работы над этой книгой.
Алан намеревался предоставить возможность книге о даосизме написать себя самой. Как ученый, он знал, что это будет еще одна из его знаменитых тем-с-вариациями, в которых встречаются Восток и Запад. Однако, как человек Дао, он также понимал, что не должен контролировать свою работу интеллектуально. Ведь сам предмет книги гласит: "Дао, о котором можно говорить, не есть Дао".
После написания стольких великолепных книг о неизречимом, Алан Уотс в конце концов научился уходить в сторону и позволять своему творчеству случаться. Ко мне он обращался за поддержкой. С помощью тай-цзи он стремился согласовать тело и разум с движениями Дао. Алан наслаждался получаемой таким образом энергией. Первые пять глав он писал с неизменным чувством, что делает открытие; они были ясными и исполненными творческих прозрений. Все мы внимательно следили за его продвижением в написании книги и чувствовали, что она будет самой лучшей, заведомо самой живой и актуальной из всех его книг. Мы с нетерпением ждали того дня, когда он ее закончит.
С самого начала я был счастлив и гордился, что могу помогать Алану. Особый интерес у него вызывало то, как я читаю древние китайские тексты. Мы радовались вместе, когда удавалось расшифровать трудный пассаж, который изобиловал двусмысленностями и допускал несколько интерпретаций. Мы обычно просматривали все имеющиеся у нас переводы такого отрывка, обсуждали их, исключали неудачные варианты, а затем тут же переводили его заново так, чтобы перевод удовлетворял нас.
Алан помог мне избавиться от неловкости, которую я чувствовал, испытывая затруднения с английским языком. Он часто говорил мне, что мой ломаный китайский-английский делает китайскую философию более понятной, и поэтому я не должен стремиться всеми силами улучшать его. Как тандем преподавателей, мы тоже дополняли друг друга. У нас было идеальное сочетание характеров для того, чтобы помогать людям переживать то, что они давно считали известным, - переключать внимание с головы на тело, а затем возвращаться обратно в целостность единого существа. Впоследствии Алан попросил меня проиллюстрировать книгу образцами моей каллиграфии. Мы решили, что свободно текущие мазки кистью рукописного (травяного) стиля лучше всего выявят путь воды, которому следует Дао.
Закончив главу "Дэ - добродетельность", Алан сказал мне с необычайным блеском в глазах: "Наконец-то я удовлетворил себя и своих читателей ученостью и интеллектом. Теперь до конца книги будут только шутки и сюрпризы!" Алан надеялся донести Дао до своих читателей в том виде, в котором он его практиковал и переживал в повседневной жизни. А в жизни Алана открывались новые горизонты. Он снова стал как ребенок, который охотно выбирает новое и легко следует неизбежным поворотам на пути течения энергии.
Во время нашего последнего совместного семинара в Иса-лене, под конец послеобеденных занятий, на всех нас низошел дух веселья и благополучия, и мы начали смеяться, танцевать и кататься по травянистым склонам. Воодушевленные, мы с Аланом направились в наши апартаменты в обнимку, похлопывая друг друга по спине. Алан в очередной раз поразил меня своим красноречием, заговорив об удачной неделе, проведенной нами в Исаленском институте. В его словах я почувствовал какой-то прорыв; он излучал радость и беззаботность. Тогда он открыл новую возможность поведать мне о своих чувствах: "Да... Ха... Хо... Ха! Хо.. . Ла-тя-ом-ха... Дег-дег-те-те... Та-де-де-та-та-та... Ха-те-те-ха-хом... Те-те-те.. . " Мы протанцевали и проболтали всю дорогу до вершины холма. Каждый встречный понимал, о чем мы говорим. Алан тоже знал, что никогда раньше - даже в лучших своих книгах - он не выражался яснее, чем тогда.
На мемориальном собрании по случаю годовщины смерти Алана Уотса в Дворце изобразительных искусств в Сан-Франциско кто-то из аудитории спросил Жано Уотс: "Как вам жилось с Аланом?" Она ответила: "Никогда не скучно. Это был человек с шутками и сюрпризами. Самый большой сюрприз был шестнадцатого ноября прошлого года". В тот последний вечер своей жизни Алан играл воздушными шарами. Описывая ощущение невесомости и парения, он сказал: "Это похоже на то, как мой дух покидает тело". Ночью он отправился в новое путешествие духа, пошел по ветру, весело смеясь.
