Григорий Георгиевич Юрков, буднично снаряжал снегоход, для поездки на дальнее зимовье. Обычная и счастливая жизнь в одиночестве, среди тайги, манила его, словно магнит, намагниченный металл. Он сноровисто увязал с вечера подготовленное снаряжение и провизию, махнул жене, чтобы шла, к ещё спящим детям, и тронулся в путь. Дорога дальняя и опасная по замёрзшему Малому Енисею, кое, где плещущему полыньями требовала собранности и интуиции. Сразу за деревней, его нагнал племянник Егор и они, не останавливаясь, погнали свои снегоходы, соблюдая безопасную дистанцию. Светало неспешно, небо затянуто плотными облаками, а вдоль Енисея, им в лицо дул, как в трубу, пронизывающий ветер. Одеты они хорошо, на головах шапки — маски и специальные очки и всё же обжигающий холод они чувствовали, но преодолевали его без напряжения.
К обеду они остановились на хуторе большой старообрядческой семьи. Попили таёжного чаю у гостеприимных хозяев, угости и хозяев домашними сладостями и, не мешкая тронулись в путь. Засветло они сделали ещё одну остановку на хуторе одинокого деда Михаила Михайловича, перекусив по-походному, обменялись местными новостями и снова погнали машины, стараясь засветло достигнуть намеченной цели. У нижнего зимовья на берегу Малого Енисея они расстались. Племянник, Георгий Иванович, заночевал, готовясь поутру продвинуться вверх по реке до своего зимовья.
Юрков же, в сумерках, поднялся в гору, к основному своему жилью. Его встретил радостным лаем кобель Гика. Собака, уже радостно предвкушала охотничьи походы с хозяином.
Неунывающий Геннадий Петрович Безпалый, то же был рад старому товарищу. Он жил в одной из охотничьих избушек обустроенного зимовья безвыездно, более пятнадцати лет. Этот по молодости попавший за решётку и отсидевший «четвертак» старик, пожизненно приговорил сам себя к таёжному безлюдью. Лет двадцать назад, живя в старообрядческом посёлке по углам, он однажды по пьяни, «вышел до ветру» и зашёл обратно, протрезвев после нескольких часов пьяного сна в снегу в двадцатиградусный мороз, лишившись вследствие чего всех пальцев обоих рук. Меж тем, Геннадий Петрович был весельчак и «живчик». Обращаясь к Солнцу, он благодарно воспринимал даже самое жгучее его пекло. Дождю и Снегу, непременно кланялся до Земли. Ветру же, старался вынести в ладошке щепотку мучки, либо иных сыпучих продуктов и радовался, когда всё это было подхвачено ветром с поднятой вверх ладони. Он научился видеть вокруг всё живое и удивляться всему, как впервые, в обновлённом виде увиденному — траве, дереву, птицам, животным, земле, камню, небу, и разговаривать с ними, как со старинными товарищами. Ходить босиком для него было в удовольствие, даже зимой. Над водой он мог сидеть часами и обязательно пил из источников чистую воду, где только можно, не дожидаясь жажды. Твёрдо помнил заветы мудрых сказок, только съев плод Природы, можно надеяться на её — Природы помощь. Поэтому, предпочитал питаться продуктами, которые согреты и наполнены Солнцем. Выращивал и запасал в своём таёжном огороде на год: свеклу, лук, чеснок, фасоль, тыкву, морковь, огурцы томаты, перец, шпинат, салат, и другую огородину, дикоросы. Ел по горстке, но часто, с утра до послеобеденного времени. Знал, что есть и варить овощи лучше целыми. Лук, например, вдвое полезнее, если его раздавить руками или деревянной дощечкой. Готовил из дикоросов множество чаёв, но отдавал предпочтенье ферментированному Иван чаю. Если появилась слабость, болезненность, просто давал организму отдохнуть. Начинал, есть какое-то одно блюдо в течение дня. На следующий день — другое блюдо. И так хотя бы неделю-другую. Для восстановление сил, когда работа, как говорится, из рук валится, принимал морковь два-три раза в день. Горячие блюда готовил только на 1–2 раза, так как пища должна быть свежей. Чтобы не было простуды, ел каждый день орехи и чеснок, ходил босиком по насыпанной на полу сухому гороху и спал в охотку. Чтобы меньше есть, пил воду, но когда принимал пищу, не запивал её. Не пил сразу, ни до, ни после еды. Предпочитал грубую пищу и сырые дикоросы. Когда приходил сезон ягод, ежедневно съедал их, хотя бы чашку. Ведал, что ягоды — это глаза Земли. Нет среди них главных и не главных. Каждая насытит силой и здоровьем. С вечера четверга до вечера пятницы ничего не ел, только пил воду. Мясо и рыбу ел не жаренными, предпочитая солонину. В течение года многодневно постился. Работа у него спорилась, после восхода Солнца. Считал, что мозг лучше отдыхает и светлеет в вечернем сне и с закатом Солнца уходил на отдых. Но и днём любил вздремнуть полчаса навзничь, чтобы кровь освежила голову и лицо. Однако заметил, плохо спать после еды, потому что тогда кровь становится густая и жир оседает на сосудах. Понял, какая это целебная сила — здоровый сон. Но его ежедневно нужно заработать какой-то работой, усилиями. Старался больше быть под открытым небом. Приучил себя жить в прохладном помещении, в избушки топил только в морозы. Считал, что достаточно, чтобы ноги и руки были в тепле, зато голова — в прохладе, так как тело чахнет и стареет от тепла. Он всегда ходил в ватной одежде, а «для согреву», запаривал кипятком и пил целый день горстку трав, ягод, листьев, веток смородины, малины, земляники. Любил кедровый орех и ежедневно употреблял чайную ложку орехового масла. Много ходил, предпочитая тропинки полем, лесом, над водой. Радовался новому делу — знал, обновишься сам. С редким гостем, был добр и внимателен. У каждого из них, даже «пустого», знал, можно чему ни будь научиться. Не делал из людей себе ни врагов, ни друзей. Когда то, в молодости, он встретил седого старика, которого слушал со вниманием, но понял сказанное им, лишь через полвека, здесь, в одиночестве, в тайге. Тот учил, если хочешь понять себя и Природу, изучай мир через Живые Веды. Природа, это всебог, потому что она во всём, живом и неживом, и большом, и малом, и в явном, и в непроявленном. Природа имеет всеобщее сознание и знает всё о прошлом и настоящем. Она устремлена в безконечность грядущего. Природа наша Мать, которая безкорыстно и непрерывно учит здравых людей своей мудрости. Она же, как Живая книга (Веды), раскрывает нам все свои механизмы (мерности, Коны). Наблюдая в ней за живыми организмами, во всем их многообразии, можно понять, через особенности присущими им всем, те механизмы (инстинкты), которые определяют суть всего живого. Вот три из множества инстинктов: выживания, продления и сохранения вида (Рода). Люди неотторжимая часть Природы, которым свойственны все её черты. Без соблюдения Конов Природы по выживанию, продлению и сохранению своего Рода, Люди обречены на вырождение. Среди Людей, как и среди остального животного и растительного мира, много разных Родов, которые не лучше и не хуже друг друга, но каждый своеобразен по — своему. Людям дана возможность Природой, быть связующим звеном между её частями, гармонизируя, либо разрушая целостность её проявлений в разных Землях. Геннадий Петрович научился здесь, в таёжной глуши, ответственному отношению к любому все божьему проявлению. Он входил во взаимодействие с Природой, как художник, создающий свои картины Мира, вписанные в общую панораму. Свой священный алтарь, для возжигания огня в святилище, он соорудил из местных валунов, расположив их по кругу диаметром полтора метра и высотой с полметра, на ровной площадке в пол сотки, расположенной на верхней части крутого склона, поросшего кедрачом. Первозданная природная чистота царила в этом уголке, и лишь пытливый ум мог угадать в нагромождении валунов, чей то замысел. С площадки открывался величественный вид на глубокую долину, по которой прорывался Малый Енисей. Здесь он предавался размышлениям о предназначении Рода Русов, который, по его мнению, может увлечь все Рода Землян за собой, к совместному созиданию вписанных в Природу гармоничных картин обустройства Мира.
