ранить осенний город.
Крикнул миру, чтоб имя ему дал.
Внутри-тьма ответила ветром.
Все, что вы знаете, я знаю: пошатывающиеся астронавты и банковские клерки, бросающие взгляд на часы перед ланчем; актрисы, хмурящиеся в светлые кольца зеркал, и операторы грузовых лифтов, растирающие зачерпнутую большим пальцем смазку по стальной рукоятке; студенческие бунты; знаю, что темнокожие женщины в винных погребах качали головами на прошлой неделе, потому что за полгода цены выросли совершенно нелепо; каков на вкус кофе, если подержать его во рту, холодный, целую минуту.
Целую минуту он сидел на корточках, и галька вцепилась в его левую ногу (ту, которая босая); он слушал, как звук его дыхания опадает с уступов.
За гобеленом листвы порхал отраженный лунный свет.
Он вытер ладони о джинсы. Там, где он — тихо. Где-то еще — ветер.
Листья мерцали.
Что было ветром, стало движением в подлеске внизу. Рука двинулась к камню за спиной.
Она поднялась, в семи метрах ниже и чуть в сторону, одетая только в тени, которые луна уронила с завитого клёна; двинулась — и тени на ней шевельнулись.
Страх кольнул его с одного бока, там где рубашка (двух средних пуговиц нет) надулась ветром. Мышца между челюстью и шеей судорожно дёрнулась. Черные волосы ласково гладили выступивший на лбу страх.
Она прошептала что-то, что было одним только дыханием, и ветер пришел за словами, и унес их смысл:
— Ааааххххх... — это она.
Он вытолкнул воздух: почти кашель.
— ... Ххххххх.... — снова она. И смех; десятками лезвий радостно рычащий под луной. — ... ххххххХХхххххххх... — и в этом было больше осмысленного, чем, наверное, даже имя его заключало в себе. Но вот ветер, ветер...
Она сделала шаг.
Движение перекроило тени, обнажив одну из грудей. Ромбик света прикрыл её глаз. Часть ноги и колено осветились отраженным листьями сиянием.
На голени у неё была царапина.
Его волосы, прикрывавшие лоб, сдвинулись вверх. Он смотрел, как она бросилась вперед. Она двигалась в облаке волос, ступая поверх листьев, растопырив пальцы стоящей на камне ноги, замерев на цыпочках, выходя из тёмной тени.
Припавший к скале, он сдвинул руки вверх, на бедра.
Руки у него были мерзкие.
Она миновала еще одно дерево, поближе. Луна усыпала её грудь золотыми монетами. Коричневые ореолы вокруг её сосков были большими, а сами соски — маленькими.
— Ты?.. — спросила она, тихо, стоя в трех футах от него, глядя вниз; и он по-прежнему не мог разглядеть выражение на её лице из-за пятнистого танца листьев; но её скулы были по-восточному высоки. Она и была с востока, понял он, и ждал когда она снова заговорит, чтобы опознать акцент. (Он мог отличить китайский от японского) — Ты пришел! — мелодичный Среднезападный Стандартный. — Я не знала, придёшь ли ты! — тон её голоса (чистый сопрано, шепотом...) сообщил ему, что кое-что из того, что он принял за движение теней, могло быть страхом: — Ты здесь! — она упала на колени в неистовство листвы. Её бедра, твердые спереди, более мягкие (он мог различить) с боков — колонна темноты между ними — находились в каких-то дюймах от его стертых коленей.
Она протянула руку, выставив два пальца, отодвинула клетчатую шерсть и прикоснулась к его груди; прошлась пальцами сверху вниз. Он слышал, как похрустывают волоски.
Смех поднял её лицо к луне. Он нагнулся вперед; аромат лимонов заполнил безветренное пространство между ними. Её круглое лицо было неотразимо, брови — не по-восточному тяжелы. Он решил, что ей за тридцать, но единственными морщинам были несколько маленьких вокруг рта.
Он приблизил свой рот, открытый, к её рту, и поднял руки снизу вверх, обняв ладонями её голову, пока их обоих не накрыли её волосы. Хрящики её ушей горячими дужками лежали в его ладонях. Её колени скользнули на листьях; она моргнула и снова рассмеялась. Её дыхание было подобно полудню и пахло лимонами...
Он поцеловал её; она схватила его за запястья. Соединенное мясо их ртов жило своей жизнью. Форма её грудей, её рука, лежащая частично на его груди и частично — на шерсти, всё это терялось под весом её тела, прижатого к нему.
Их пальцы встретились и сцепились у его ремня; прерывистое дыхание, прорывавшееся сквозь поцелуй (его сердце громогласно запиналось), унеслось прочь; и вот воздух коснулся его бедра.
Они легли.
Кончиками пальцев она грубо сдвинула головку его члена в жесткость своих волос, и мышцы её ног дрожали под ним. Неожиданно для себя он соскользнул в её жар. Когда её движения становились неистовыми, он крепко обнимал её за плечи. Один кулак она прижала к груди как маленький камень. А потом был рёв, рёв: в момент долгого, неожиданного оргазма листья осыпались с его бока.
После, лёжа на боку, они согрели пространство между собой, смешав дыхания. Она прошептала:
— Я думаю, ты красивый.
Он рассмеялся, не раскрывая губ. Приблизившись вплотную, она рассмотрела один его глаз, рассмотрела другой (он моргнул), рассмотрела его подбородок (за сомкнутыми губами он сцепил зубы, пошевелив челюстью), потом — его лоб. (Ему нравился её лимонный запах)
— ... красивый! — повторила она.
Он улыбнулся, не уверенный, правда ли это.
![137 секунд [журнальная публикация]](/storage/book-covers/28/28eae0c18294029c659420cb4e26d02ca526956a.jpg)
